Солнце уже повисло над лесом, наступил вечер, а Михаил все еще сидел на могильном холмике, и главный вопрос как и где жить? оставался без ответа.
16
В полосатой пижаме, в мягких домашних туфлях и широкополой шляпе Василий Кирикович прогуливался по Лахте. Унылый вид заколоченных домов, обвалившихся сараев и заброшенных колодцев уже не вызывал в его душе неприятных ощущений: в былые времена целые города исчезали с лица земли. Для отдыха это даже лучше, рассуждал Василий Кирикович, ни шума, ни пыли. И очень хорошо, что нет любопытных глаз, нет надоедливых вопросов и никому не надо объяснять, почему он так долго не навещал родной край. Да и ходить по деревне, по этой чистой мягкой траве вот так, по-домашнему, одно удовольствие.
Напротив дома Маркеловых Василий Кирикович остановился. Уверенный в том, что соседи всей семьей на работе и его никто не может видеть, он с откровенным интересом рассматривал усадьбу Ивана.
Дом что надо: высокий, просторный, на цементированном каменном фундаменте. Матёрые бревна подрубки из трех венцов, сделанной, видимо, в прошлом году, просмолены, крыша из аккуратно подогнанного шифера. Под общей крышей с домом сарай, тоже просторный и прочный, с обновленным въездом для лошади. Близ сарая амбар, баня, колодец с воротом. Тут же телега, две волокуши; к стене прислонены сани и подсанки.
«Хозяйство, как прежде у кулака, подумал Василий Кирикович. На что ему цивилизация?..»
Он хотел было двинуться дальше, но в это время дверь дома Маркеловых неожиданно отворилась, и на крыльцо вышел Митрий.
Во́йдик[11], Кирикович! поклонился старик и спросил по-вепсски: Чего же издали смотришь, не зайдешь?
Василий Кирикович, будто его застигли за непристойным делом, смутился.
Вот смотрю хороший у вас дом. Не то что наша развалюха.
В старопрежние-то времена по дому да по упряжи хозяина судили.
Иван хозяйственный мужик. Да и в силе.
Да ты заходи на беседу-то! Чего через двор кричать? Один я!.. уже по-русски пригласил Митрий.
Этот шуплый старикашка был неприятен Василию Кириковичу, но отвергнуть приглашение он не решился. Сели на крыльцо, в тени. Дед свернул самокрутку, глянул на забинтованную руку Тимошкина, спросил:
Чего с рукой-то?
Так, пустяки. Заживет.
Ну и слава боту. А я вот захворал. Спину ломит. Должно, погода переменится.
Плохо, если дожди пойдут.
Почто плохо?
Ну как же! В хорошую погоду и настроение хорошее.
Это правда. Только, вишь ли, понятие у нас с тобой разное: тебе солнышко хорошо, а нам дождик.
Но вы же сенокосничаете!
День-другой мокрый сенокосу не помеха. А дождя до зарезу надо. Земля пересохла, картошка не растет, трава худая стала, да и по грибочкам соскучились. Теперь дождик великая радость!
Вчера я с твоим старшим внуком беседовал, желая сменить разговор, сказал Василий Кирикович. Жалко парня, ошибся в жизни.
Маленькие глаза Митрия тревожно блеснули.
Мишка ошибся? В чем?
В жизни. Не свою дорогу выбрал. Ему, видно, никто вовремя не подсказал, не помог... Конечно, мы пробивали себе дорогу сами, а нынешняя молодежь не такая. Нам за них приходится думать, на путь наставлять.
Погоди, погоди, я чего-то не пойму, растерялся Митрий. Про Мишку-то ты чего говоришь?
Что тут непонятного? Его лес привлекает, а он выучился на крановщика.
А-а... Это правда.
Ему бы лесорубом работать.
Э-э, нет!.. Митрий потряс бородой. Мишке лес рубить? Да он и деревину-то тюкнуть топором жалеет!
Тогда лесоводом. В общем, нужно было выбрать специальность по душе.
Вот те ерш!.. Митрий хлопнул ладошкой по острому колену. По душе... Будто это рубаха какая, поглядел и выбрал. Мишка мужик, крестьянин. Его дело на земле сидеть.
Странно ты рассуждаешь, усмехнулся Василий Кирикович. Где ни возьми, везде в колхозах нужны люди. Раз он крестьянин, пусть едет! В любом месте с радостью примут. Парень здоровый, работать может.
Как у тебя все просто!.. вздохнул Митрий. Да ежели душа-то к этой, к родимой земле тянется!
Ну, это уже прихоть, каприз.
Вон как каприз? А ты у своих отца-матери спроси, каково им будет с родимой-то земелькой прощаться. А ведь страсть глядеть было, как они горюшко мыкали, и все равно жалко уезжать.
По-моему, они и не собираются никуда ехать, пожал плечами Василий Кирикович.
Им чего собираться? Ты их собирать будешь... Я так разумею, что и приехал ты за ними. Хватит, натосковались, намучились, Митрий встретил холодный взгляд Василия Кириковича и осекся. Он вдруг понял, что тот и не думал увозить отца и мать. Приехал навестить и снова уедет, а старики как были забыты, так забытыми и останутся. И сказал: Олёшка Стафеев перед смертушкой своей в прошлом годе от единственного сына отрекся и последние свои деньги по завещанью государству обратно отдал. Вот так!.. Митрий поднялся и пошел к себе в избу.
Василий Кирикович быстро шагал к отцовскому дому. Кто он, этот стоящий одной ногой в могиле старикашка, чтобы своими плоскими намеками хамить ему, Василию Кириковичу Тимошкину, перед которым, бывало, директора заводов стояли, как школьники перед учителем?! Всю жизнь ковырялся в земле. Участвовал в революции? Случайность! Угадал в струю вот и выплыл. А гонора на всю жизнь...