Кто тут бригадир?
Подошел загорелый сухощавый мужчина с лоснящейся от пота грудью, негромко и почтительно поздоровался.
Я Тимошкин, сказал Василий Кирикович. Еду в Ким-ярь. Мне срочно нужна хорошая лошадь.
Бригадир понимающе кивнул, вытащил из кармана мятую пачку «Севера», постучал мундштуком папиросы о коробку.
Чего же... Раз надо, какую-нибудь найдем.
Мне нужна не какая-нибудь, с нажимом произнес Василий Кирикович. И надежный сопровождающий. Нас двое, да и порядочно багажа.
Рабочие лошади все заняты сенокос!.. бригадир долго прикуривал, спрятав огонь спички в ладонях и что-то прикидывая в уме, потом обернулся, позвал: Ванько!..
Прибежал подросток, такой же сухой и смуглый.
Придется съездить в Лахту, по-вепсски сказал ему бригадир.
Парнишка настороженно зыркнул глазами на Василия Кириковича, и лицо его с облупившимся носом стало по-взрослому озабоченным.
Запряжешь Мальку. Волокуши за конюшней. Слабенькие, но в одну сторону выдержат. Там их и бросишь. Обратно приедешь верхо́м... Да почту не забудь взять. И Василию Кириковичу, уже по-русски: Подите с ним. Он все сделает. За лошадь на́ сторону десять рублей в сутки. Так в колхозе постановлено.
Это что же, он и повезет нас? Василий Кирикович с недоверием оглядывал подростка, которому было лет одиннадцать-двенадцать. А если по дороге что случится?
Все будет ладно! бригадир махнул рукой и направился к стогометателю.
Спустя полчаса подвода стояла у почты. Белая лошадь старая мослатая кобыла Малька была запряжена во что-то несуразное: две длинные жерди, они же и оглобли и полозья, с набитыми поперек досками.
Как что-то очень далекое, виденное в пору детства, вспомнилось Василию Кириковичу, что на таких волокушах возили в Ким-ярь во время бездорожья соль, спички, другие необходимые товары и почту.
Ты хочешь везти нас на этой... штуке? спросил он у Вани.
Не вас, а вот это! и показал на гору багажа.
А мы на чем поедем?
Ни на чем. Пешком пойдете.
Во! Это правильно, засмеялся Герман. Полезно для здоровья и для связи с жизнью. А то привык на черной «Волге» катать...
Хватит зубоскалить!.. оборвал сына Василий Кирикович.
Ваня размотал длинную веревку, что лежала на волокушах, расстелил на досках широченный брезент и начал деловито грузить вещи. Неторопливый, в сером латаном пиджачке, в больших резиновых сапогах и с полевой сумкой на боку, он представлялся Герману, с интересом наблюдавшему за этими приготовлениями, маленьким мужичком. И руки у Вани были совсем взрослые, темные от загара, с широкими мозолистыми ладонями.
Не знаю, как ты все погрузишь на эти жерди... Неужели настоящей телеги нет? ворчал Василий Кирикович, прохаживаясь вокруг повозки.
Телеги-то есть... Ваня ворочал громоздкий рюкзак, который никак не вмещался на волокуши между чемоданами.
Так в чем же дело?
Вы, дяденька, будто с луны свалились.
Герман расхохотался.
А ты скажи толком! начал кипятиться Василий Кирикович.
Да чего говорить-то! Вот поедем, и сами увидите, какая туда дорога.
Василий Кирикович вздохнул. Он же великолепно помнил эту дорогу, потому что много раз хаживал по ней еще до войны, когда учился в педучилище. Но сейчас подавленно молчал: если уж телефонной связи нет между Саргой и Ким-ярь, вполне возможно, что и дороги не стало...
Уложив багаж, Ваня завернул углы брезента наверх и долго и старательно увязывал поклажу веревкой.
Ну, все! объявил он. Вот квитанция. За лошадь десять рублей.
Василий Кирикович рассчитался. Ваня сбегал на почту, вынес сверток в целлофановом мешочке, сунул его между вещами, проверил, хорошо ли держится прилаженный сверху топор, и взялся за вожжи. Но тут увидел, что Василий Кирикович и Герман в полуботинках.
У вас разве сапог нету? спросил недоуменно.
Сапоги? Есть. В рюкзаке. А что?
А ничего!.. и Ваня стал развязывать веревку...
2
Тридцать шесть километров пешком!.. Такого в жизни Германа еще не бывало. Распахнув полы пиджака и засунув руки в карманы брюк, он бодро шагал за повозкой.
Укатанная машинами дорога тянулась краем полей к синему лесу. Идти было легко: ни пыли, ни грязи; под сапогами поскрипывал песок. Пахло травами, а от поспевающей ржи наносило влажным теплом. Когда поля остались позади, начались пожни с высокими, поразительно схожими меж собой стогами сена каждый стог как гигантское яйцо, поставленное тупым концом. Все они однотонно поблекли под солнцем, а на пожнях сочно зеленела отава.
Но вот и пожни кончились. Опять, как перед Саргой, дорога нырнула в мелколесье.
А полуденное солнце пекло, становилось жарко ногам. Герман уже хотел было выразить свое неудовольствие и недоумение зачем, собственно, переобувались? как вдруг перед стеной высокого леса эта сухая плотная дорога вильнула вправо, а лошадь пошла прямо то ли просекой, то ли тропой.
Ты правильно поехал? крикнул сзади Василий Кирикович.
Правильно!.. не оборачиваясь, ответил Ваня. Та дорога на Первомайский, в лесопункт.
Василий Кирикович только плечами пожал: раньше В этих краях не было никаких лесопунктов...
В лесу пахло хвоей, древесной прелью, папоротниками. Герман, задрав голову, таращил глаза на островерхие ели, в сравнении с которыми новогодняя елка на городской площади выглядела бы просто карликом. Это уже была настоящая тайга, какую он до сих пор не видал. С еловых лап свисали мохнатые лишайники. Он трогал их руками мягкие, нюхал ничем не пахнут, вернее, пахнут лесом, и качал головой: деревья-то, оказывается, как и люди, разные! Есть блондины у них бороды светло-зеленые, но есть и брюнеты у тех бороды дымчатые, почти черные. А какие осины в этом лесу!.. Он не утерпел и привернул к особенно могучему дереву с темной щербатой корой. Раскинул руки полных два обхвата!..