Берег был сплошь истоптан скотом. В застоявшемся воздухе пахло навозом, роилась мошкара, летали большие зеленые мухи. Герман свернул в березняк, но и там не было свежести, трава помята, молодая поросль объедена, видно, бычки и телочки любили этот светлый прибрежный лесок.
За березовой рощицей путь преградил ручей. Он был широк, но мелок: с обрыва хорошо просматривалось дно, устланное галькой и обкатанным камешником; сверкали на солнце шлифованными лысинами белые валуны. И здесь тоже пахло скотом, и в изобилии вилась мошкара.
За ручьем, в отдалении, окруженная высокими темными елями, белела церковь. Если бы Герман знал, что выше через ручей есть мост и к церкви ведет проселок, он бы непременно сходил туда. Но он не знал этого и потому повернул обратно. Ему захотелось свежести, захотелось возвратиться на чистый и нетоптаный лахтинский берег.
10
По тропке к озеру шли двое. Он высокий, поджарый, в синем спортивном костюме, она в белом платье; толстая каштановая коса свисала ниже пояса и змеей плавно изгибалась на спине девушки при каждом шаге.
Ошеломленный внезапным появлением молодых людей, Герман так и прилип к окну.
Бабушка, кто это? спросил он.
Акулина, заслоняясь рукой от вечернего солнца, глянула на улицу.
Дак это Петька да Катька маркеловские. Брат с сестреницей.
Такие... взрослые?
Когда дед Митрий говорил о своих внуках, они почему-то представлялись Герману подростками.
Дак ведь Иванко-то одного году с твоим батьком! охотно пояснила бабка, радуясь случаю поговорить с молчаливым внуком. Первой-то сын у него Мишка армию уж давно отслужил, а Петька второй будет. Он в Петрозаводском учится. А Катька третья. Она в Чудрине училася.
В каком классе?
Десять кончила. Нюрка сказывала, нонче осенью на работу заступать будет... Хорошая девка!
А куда они пошли? Купаться?
На лодке плавать. Он кажный вечер катается. Хочь ветрено, хочь дождь разденется и катается. Удалой парень! А ежели сестреница слободная, они вместях ходят...
Герман смотрел, как Петр и Катя подошли к лодке, столкнули ее с берега и уселись: он за весла, она на корму. Греб он размеренно и сильно. Весла, отражая закатное солнце, то вспыхивали огненными крылышками, то гасли, погружаясь в воду.
Странная улыбка блуждала по лицу Германа. Ему казалось нелепостью кататься девчонке с братом, и он уже видел себя в лодке гребцом, и на душе от этого становилось томно и сладко.
Дощаник маячил на озере не менее часа. Герман видел, что Петр купался. Пока он плавал, сестра его сидела за веслами, изредка подгребая, и лодка стояла недвижимо, будто вмерзшая. Когда дощаник направился к домашнему берегу, Герман вышел на крыльцо и с равнодушно-скучающим видом уселся на верхнюю ступеньку.
Савельевич по-прежнему возился со своими сетями. Глянув на внука, он сказал:
Все маешься?.. Погоди, вот починю сетку, и будете вы с батьком рыбицу ловить. Ушицу из свеженькой рыбки страсть люблю!
Свежая рыба вещь! согласился Герман. Но я бы сейчас и лососевого балычка с удовольствием поел.
Барычок-то у нас не водится. Хоть бы окунишек да плотиц половить...
Герману стало весело.
Неужели балычок не водится? А я думал, в вашем озере и заливная осетрина есть!
Старик не понял шутку.
Не-ет, серьезно ответил он, сетрины тоже нету. Даже не слыхал этакой рыбины. Она, поди, в морях...
Лодка пристала к берегу. Черная лодка, синее озеро и белое платье. Красиво!.. А дед, не замечая, что внимание внука отвлечено, продолжал:
Другие, верно, любят морскую рыбу, а по-моему, дак наша озерная рыбица самолучшая! Из окуньев-то а они ведь здоровые бывают, которые и с лапоть! ох и добра уха... А щука жареная, особо мелконькая м-мых! он потряс бородой и повернул к внуку посветлевшее лицо. А сушеную салаку не пробовал?
Нет.
Ну-у!.. Да в ей и косточек-то не найдешь! Сама в роте тает...
Поравнявшись с домом Тимошкиных, Петр направился к Герману, а Катя пошла дальше, к своей избе.
«Даже не взглянула!» отметил Герман и спустился с крыльца.
Знакомясь, Петр сильно давнул руку и улыбнулся так, будто невзначай встретил старого приятеля. Был он выше и плечистее Германа, черты лица грубее: нос крупный, глаза расставлены широко, надбровные дуги бугристы, чисто бритый подбородок тяжел. Но это лицо, которое отнюдь нельзя было назвать красивым, оставляло неожиданно приятное впечатление. В нем сочетались черты мужественности и добродушия, особенно заметного в открытом взгляде светло-серых, с голубизной, глаз.
Загораем?
А что делать? Герман пожал плечами. Тишина, покой.
Да, у нас тихо... Непривычно после города?
В общем-то ничего.
Ты, Петька, почто нашего парня стороной обегаешь? неожиданно обрушился на Маркелова дед Кирик. В гости не пришел, дак хоть бы на лодке кататься позвал.
Петр смутился.
Извини, дедо, не догадался!.. и Герману: А в другой раз пожалуйста, в компанию, без церемоний. Я ведь каждый вечер плаваю. Это у меня тренировка.
Увлекаешься греблей?
Нет. Я пловец. Но и греблю тоже люблю... Между прочим, если, конечно, желаешь, мы можем утречком махнуть на рыбалку. С дорожками.
С удовольствием! ответил Герман, хотя не имел ни малейшего понятия, что это за «дорожки» и как ими ловят рыбу.