Где-то вверху жалобно звякнул колокольчик. Раздраженно поведя вытянутой рукой, раздвинул грохочущую бамбуковую занавеску. Лысый кабатчик с толстыми и лиловыми от сетки лопнувших капилляров щеками до горячего блеска натирал латунную стойку.
– Доброе утро, господин профессор. Вы сегодня ранняя пташка! Есть айсбейн из копченых ножек. Только что приготовили. Могу порекомендовать еще превосходные селедки «Бисмарк» в маринаде. Если угодно…
– Да, да, благодарю вас… Вы не разрешите воспользоваться вашим телефоном?
– Прошу сюда, господин профессор, - сказал кабатчик, приподымая стойку. - Прямо по коридору. Сразу после кухни.
Мирхорст прошел сквозь плотное бульонное облако, просачивающееся из щелей в кухонной двери. Допотопный телефон с деревянной трубкой и микрофоном, напоминающим рожок, висел на исписанной карандашом стене. Нашарив выключатель, Мирхорст зажег тусклую, покрытую пыльной паутиной лампочку.
Долго не соединялось. Позвонил еще раз. Гудки сразу оборвались.
– Алло! - нетерпеливо прокричал Мирхорст в потрескивающую тишину.
– Не приходи домой, Вольфганг! Не при… - трубку бросили на рычаг. Жена кричала так… Он никогда в жизни не слышал, чтобы она так кричала…
Длинная черная змея скользила в серебрящейся на утреннем солнце траве. Вместе с подружками в священную рощу пришла Эвридика. Сбросив одежды, играли они на поляне. Смеялись румяные, запыхавшиеся, мокрые уже от росы.
Змея ужалила Эвридику в ногу. И Орфей был далеко, когда умерла Эвридика.
– Уже поговорили, господин профессор? Так как же насчет айсбейна? С чесноком!
Он покачал головой. Сосредоточенно нахмурился и, сунув руки в карманы, пошел к двери. Потом вдруг опомнился, повернулся к удивленному кабатчику и, попытавшись улыбнуться, сказал:
– Благодарю вас, Иоганн. Я еще не голоден. Как-нибудь в другой раз. Возможно, я зайду днем.
Он позвонил еще раз из автомата, но телефон не отвечал. Тревога сама собой вдруг улеглась. Осталось лишь тупое недоумение. Он был совершенно растерян и не знал, что делать дальше. Мысленно он давно ко всему приготовился, но такого почему-то совершенно не предусмотрел. Ужасно глупо. Ему и в голову не приходило, что за ним придут, когда его не будет дома. Что же делать теперь?
Позвонил опять. Долго вслушивался в прерывистые гудки. Медленно повесил трубку. Монета с лязгом упала вниз. Но он не вынул ее. Сохраняя все то же сосредоточенное и растерянное выражение лица, вышел из кабины.
В тот день началась его трамвайная эпопея, закончившаяся в маленькой комнате со спущенными шторами.
Пешком он дошел до центра. Миновал оживленный перекресток Фридрихштрассе и Унтер-ден-Линден. Люди спешили куда-то. Никому ни до кого не было дела. А он подумал, что за ним могут следить. Обернулся и остановился. Его обходили равнодушно, не глядя, автоматически поворачиваясь боком.
Немного успокоился. Какой смысл им следить за ним? Раз они уже явились к нему домой, давно бы арестовали, если бы знали, где он находится…
Остановил такси. Секунду смятенно размышлял. Вспомнил, как стоял ночью перед «Плясками смерти». Велел ехать к Мариан-Кирхе. Проносились за окном облетающие деревья, серые стены домов и стены домов из ядовитого темно-малинового кирпича. Ехать было хорошо и покойно. Неторопливо думалось…
«На банковский вклад, наверное, уже наложили арест, - размышлял он под неторопливый стук счетчика. - Деньги, пожалуй, следует приберечь».
Вылез из машины невдалеке от церкви. Подождал, пока такси уедет. Перешел на другую сторону улицы и направился к трамвайной остановке.
Маршрут № 41. Узкая темная Софиенштрассе. Налево огромный универсальный магазин Вертгейма. Розенталерштрассе и Розенталерплац. Здесь его недавно жестоко избили. Зеерштрассе. Деревья. Дома.