Елена Логунова
Купидон с жареным луком
Тетка Вера оказалась права!
Не бросай ты, Ляська, швабру с ведерком у порожка, говорила она, укоризненно тряся тугими барашковыми кудельками голубенькими, по забытой уже в городе моде. Убьется же хтось!
Хтось? смеялась я, умиляясь неизменной теткиной заботливости. Кот Шуруп? Я ж одна живу, тетя Вера!
А как явится хтось? не унималась тетка.
Как явится? Откуда? Тут я взмахивала руками, обводя мировые просторы, на которых до сих пор не нашелся тот «хтось», который явился бы ко мне в деревню Пеструхино.
А «хтось» вдруг взял и явился! И ведь что примечательно: как нарочно, именно когда я закончила мыть полы. И да, конечно же, по привычке оставила швабру с ведром у порожка. Ненадолго не неряха же я какая только на то время, пока буду любоваться сияющими мокрыми полами.
Красно-коричневая краска на них, свежевымытых, будто загустела и сделалась глянцевой, как пасхальное яичко, крашенное в луковой шелухе. Заоконное солнце ставни я уже распахнула ударилось в мокрую поверхность, разбилось, запрыгало по неровностям слепящими зайчиками
Мне нравились мокрые деревенские полы живые и веселые, не то что строгий и скучный городской ламинат. Не нравились бы я б их не намывала каждое божье утро. Ну, и швабру с ведерком у порожка не бросала бы. А тут вот бросила, как всегда, и вышло неладно.
Сначала на красно-коричневый глянец, разом прихлопнув с полдюжины резвых солнечных зайцев, упала просторная тень. Я не сразу сообразила, в чем дело, но тут появились чоботы иначе эту обувь было не назвать. Помятые, заскорузлые, грязные! С намытыми полами они диссонировали, как самогон с «Тирамису», я ахнула, отмерла и прервала свое благостное буддистское созерцание.
И тут же услышала матерок досадливый и грязный, как как эти самые чоботы. Под ними на старательно намытом глянце уже расплывались комковатые желто-серые пятна по характерному цвету, структуре и амбре я мигом признала самодельное удобрение, только вчера рассыпанное на грядках соседки бабы Дуси.
Я вслух подумала:
Огородами шел! И при виде грязюки машинально потянулась за шваброй.
А этот, в чоботах, сказал:
Вот же с-с-с И назвал меня а кого еще, я же одна живу, кот Шуруп не в счет! собакой женского рода и женщиной легкого поведения.
У меня как раз уже швабра в руке была, и я ее дернула на себя. А этот, в чоботах, слишком резко и внезапно подался ко мне, ну и встретились они его подбородок и моя швабра.
Эта их первая встреча была совершенно случайной! Могу поклясться, я не хотела. Мужик, понятно, тоже. О швабре и речи нет той вообще все параллельно.
Но Хтось схватился за челюсть, снова матерно замычал, а на поруганный красно-коричневый глянец со звоном брякнулось что-то железное, мигом воскресившее часть пришибленных было солнечных зайцев.
Я пытливо моргнула, присматриваясь, а это ножик! Косой, сапожный, в оплетке синей изоленты дядя Петя таким из моих фасонистых городских ботильонов чувяки вырезал, когда кот Шуруп в приступе необъяснимого буйства в лоскуты подрал кожаные голенища.
И вот на ножик в сочетании с невнятной матерной угрозой я, признаюсь, отреагировала уже сознательно шарахнула этого, в чоботах, перекладиной швабры, как зловредное насекомое резиновой мухобойкой!
Враг зашатался и присел. Я, развивая успех, бросила швабру, схватила ведро, прицельно выплеснула грязную воду, пустую емкость нахлобучила на чужую мокрую голову и уже по сверкающему оцинкованному железу, как по шлему рыцаря-захватчика, еще разок-другой влупила победоносной шваброй своей дубиной народной войны.
Ведерно-колокольный звон еще не растаял в воздухе, а я уже летела по деревне, как фурия: в одной руке швабра, в другой массивный, как кочерга, ключ от входной двери ее я мигом заперла, пленив поверженного вражину в чоботах.
Ми-и-итя! Митяй! Мить, Мить, Мить! тревожно высвистывала я на бегу, держа курс через три двора на четвертый к Митяю, Дмитрию Палычу, здешнему участковому и моему двоюродному брату по совместительству.
Даже не знаю, что для Митяя хлопотнее и утомительнее служба или наше с ним родство. Хотя родни у Митяя и без меня немало. То ли наша с его матушкой фамилия дала название всему населенному пункту, то ли наоборот, но факт есть факт: мы с теткой Верой Пеструхины из деревни Пеструхино! Хотя тетка, выйдя замуж, фамилию сменила и стала Синеглазовой. А я в браке еще ни разу не состояла и потому до сих пор зовусь, как отчая деревня.
Не то чтобы я видела в этом повод для гордости мне бы больше понравилось быть тезкой городу Парижу, например Алиса де Пари, а? Звучит ведь? Это, кстати, мой псевдоним в интернет-журнале «Тренды-бренды», у меня там авторская колонка про всякую-разную гламурятину
Только не подумайте, что я работаю в «Трендах-брендах» нет, там я всего лишь подшабашиваю. Официально я трудоустроена в солидном СМИ газете «ФинансистЪ», но там не очень хорошо платят. Хуже, чем в несерьезных модных «Трендах».
И вот зачем я сейчас об этом, а? Побежала я, стало быть, по деревне к брату-участковому. А Митяй сидел под яблонькой во дворе и ел борщ. Он всегда по утрам ест борщ, глазунью с салом, пироги основательно так трапезничает. Тетка Вера, маманя Митяя, как раз спускалась с крыльца с парящим чайником и при виде бегущей и вопящей меня со шваброй! уронила руки и едва не ошпарилась.