Трость. Первый шаг, который дался нелегко. Горький воздух. Ноющие руки, не способные управиться с иглой, но Анна все равно мучила вышивку, потому что так нужно. Пальцы стоит разрабатывать.
Бумаги, которые принесли в палату. Договоры. Отказы от претензий. Соглашение шепот медсестер, что Анна глупа, она могла бы получить половину состояния.
Ей удалось дойти до подоконника и коснуться астр. Бархатные мягкие лепестки, которые ластились к пальцам. Астры пахли пылью и больницей.
Ремонт в ее доме, который оказался староват, а потому в нем перекрыли крышу, обновили стены и поставили новые трубы, а с ними и нагреватель.
Подъемник на второй этаж.
Не спорь, теперь к Никанору вернулась прежняя властность. Тебе будет тяжело ходить по лестнице
Оранжерея, которую разобрали и перевезли. Наверное, проще было бы возвести новую, но Никанор держал слово. С оранжереей переехали и растения, многие, правда, не перенесли болезни Анны, но
Она сумела выйти из палаты.
Теперь мастер Смерти появлялся раз в неделю. И крови забирал не так много. Он же принес горькие черные капли, которые Анна должна была принимать ежедневно. От капель во рту надолго оставался весьма гадостный привкус, но зато боль отступала.
Не обманывайтесь, он всякий раз ощупывал ее позвоночник. Это временное облегчение жду вас весной. Попробуем снова
До весны она жила в столице.
В собственном доме, скрываясь и от газетчиков, и от света, который всколыхнула удивительная новость: Лазовицкий, тот самый Лазовицкий ищет себе новую супругу.
Это тоже было больно.
Впрочем, душевная боль неплохо уживалась с физической. А после новой операции ходить стало легче
Глава 3
Стук в дверь прервал полусон, в который Анна погрузилась. И она с неудовольствием отметила, что времени прошло изрядно, но боль не утихла.
До осени бы дотянуть, и тогда
С каждым разом тьма восстанавливалась все быстрее, а лекарства почти не помогали. И мастер Смерти больше не шутил, а Анна Анна знала, что осталось не так уж много. Ей уже не страшно.
Да, было время, когда она мучилась, осознавая, что время идет. Секунда. И еще одна.
Ее раздражали часы, что махонькие, инкрустированные сапфирами, подарок Никанора, что огромные, оставшиеся в доме от прежней хозяйки. И те и другие были равнодушны к горю Анны и отсчитывали минуту за минутой.
Она плакала. Много.
И даже заглянула как-то в храм, но не нашла там ни успокоения, ни надежды. Напротив, разом вдруг всколыхнулись полузабытые детские воспоминания, ее замутило от запаха благовоний, тесноты и темноты. И показалось вдруг, что Люцифер улыбается. Издевательски. Кого ты желаешь обмануть, Анна? Никого.
Она долго стояла перед той иконой, которая была больше похожа на картину, а потому низвергнутый и прощенный сын Господа, одаривший людей что светом, что тьмой, выглядел до неприличия живым. Настоящим. В сомкнутых ладонях его пряталось нечто весьма важное, и Анна боролась с собой и желанием подняться на цыпочки, заглянуть, осознавая, что желание это нелепо, и разглядеть у нее Дары не выйдет.
Свечку поставить желаете? поинтересовалась служительница, широко крестясь. Есть и за здравие, и за упокой. Есть подешевше, а есть и поприличней
Эти слова и вид женщины с коробом, где, разделенные тонкой папиросной бумагой, лежали свечи, разрушил волшебство. Но свечу Анна поставила, не столько веря, что молитва поможет неискренняя не поможет, сколько потому, что стало ей неудобно.
С Анной такое случалось.
Стук повторился. Странно. Соседи привыкли, что Анна редко отворяет дверь. И прежде дружелюбные за этим дружелюбием ей вновь же виделось праздное любопытство сделались равнодушны. Это ее вполне устраивало.
Есть кто дома? раздался детский звонкий голос.
И Анна ответила:
Есть.
И тут же себя укорила: следовало бы промолчать, и тогда мальчишка откуда здесь мальчишка? решил бы, что дом пуст. Он бы ушел, и Анне не пришлось бы подниматься.
Подождите, она убрала ноги, отметив, что теперь левую покусывали мурашки. Сейчас
Она перевернулась на колени.
Поднялась, вцепившись в подлокотник диванчика, и тот привычно качнулся, предупреждая, что когда-нибудь да обломится. Ей бы мастера вызвать
Вызовет. Когда-нибудь. Позже.
Она встала. И вцепившись в трость никогда, никогда больше Анна не забудет ее столь беспечно, подошла к двери. Нога все еще плохо слушалась, но боль все же попритихла. Возможно, ночью получится обойтись без снотворного.
Его Анна и сама не любила. Травяные сны получались муторными, тяжелыми, не приносящими отдыха, зато после пробуждения она вдруг остро осознавала свое одиночество и тот факт, что еще один день прошел, а смысл в ее жизни так и не появился.
Мальчишка за дверью не ушел. Он стоял, пританцовывая от нетерпения. Обыкновенный. Лет девяти с виду, может, чуть старше. И прежде Анна его на этой улице не видела. Не то чтобы она знала всех соседей, но
Серые брюки. Серая рубашка из грубой ткани. Подобные выдают в приютах и школах-интернатах, куда ее как-то приглашали заглянуть в благодарность за пожертвования. И Анна заглянула, поскольку тогда еще чувствовала себя достаточно сильной для подобных прогулок, но визит оставил странный осадок. Одинаковые худые лица детей с пустыми глазами.