И еще он вел интенсивное почтовое и телеграфное сообщение с коллегами по всему миру. В его контору в Шимле еженедельно поступали подробные погодные сводки из Королевской обсерватории Альфреда, расположенной на Маврикии там, откуда дули муссонные ветры. Обсерватории на Занзибаре и Сейшельских островах поставляли столь необходимые цифры по Индийскому океану. Чтобы получить данные по юго-западному муссону, он переписывался с Зомбой, Энтеббе, Дар-эс-Саламом, Каиром и Дурбаном в Африке, с Пертом, Аделаидой и Сиднеем в Австралии и с Буэнос-Айресом и Сантьяго в Южной Америке.
Вся эта информация казалась необходимой и многообещающей, но вместе с тем в таких объемах она грозила погрести под собой мечту о разгадке тайны муссонов. В этом и заключалась дилемма. Чтобы понять явление, его нужно было наблюдать, но оставалось неясно, где именно проходят границы муссонов. Это было частью ответа, который искал Уокер. Чтобы узнать ответ, ему, как и другим до него, нужно было забрасывать сети как можно шире. Но чем больше становился объем собираемых данных, тем сложнее было найти среди всех этих цифр то, что нужно.
«Проблема в том, что у нас слишком много наблюдений, заметил Джон Элиот, и слишком мало серьезного их обсуждения». Вместо того чтобы накапливать данные без учета того, как они могут быть использованы, пришло время «задавать направление и определять задачу наблюдений». Чтобы сделать наблюдения более осмысленными, стоило, по мысли Элиота, учитывать также сведения, получаемые в смежных областях науки, поскольку, «несомненно, существуют связи между определенными классами солнечных явлений и явлений земного магнетизма» и трудно предсказать, какие еще удивительные связи могут быть обнаружены[145]. Элиот предложил создать организацию, которая занималась бы сопоставлением наблюдений, проводимых по всей Британской империи.
Как заметил однажды выдающийся физик Арнольд Шустер, «наблюдения важны и их никогда не может быть достаточно, однако может оказаться слишком много Не будет большим преувеличением сказать, что метеорология преуспела вопреки наблюдениям, а не благодаря им». Всегда существовала опасность, что сбор данных станет самоцелью, а наука превратится в «музей, предназначенный для хранения разрозненных фактов и развлечения энтузиаста-коллекционера»[146].
Но прежде чем определять место наблюдений в метеорологии, следовало определить природу самой метеорологической науки. Что такое метеорология? Должна ли она заниматься прогнозированием? Наблюдениями? Теоретическим объяснением? Или, что казалось наиболее разумным, всем вышеперечисленным сразу? Но в таком случае какую иерархию нужно установить для трех этих подходов к изучению атмосферы? Вопрос, может ли прогнозирование предшествовать теоретизированию, был потенциально взрывоопасен (достаточно вспомнить историю смерти Фицроя и последовавшее за этим закрытие программы метеопрогнозов). Некоторые считали, что прогнозирование без надлежащего теоретического фундамента недопустимо, потому что публика будет получать ошибочные прогнозы, а ученые тем самым выставят напоказ слабость и незрелость своей науки. Такой точки зрения придерживался, в частности, американский метеоролог Кливленд Эббе, который в 1890 г. написал, что «до сего времени профессиональный метеоролог слишком часто был только наблюдателем, статистиком и эмпириком а не механиком, математиком и физиком»[147]. Другие были убеждены, что теории, не подкрепленные достаточными наблюдениями, так же бесполезны, как и наблюдения, не «заквашенные» (по выражению одного из комментаторов) на теории. Между тем, насколько бы принципиальными ни представлялись различия между метеорологией, базирующейся на теории, и метеорологией, основанной на практических наблюдениях, на деле эти два подхода не порождали два непримиримых лагеря. Один и тот же человек мог отстаивать их оба все зависело от рассматриваемой проблемы. Например, Юлиус фон Ханн, который сделал больше, чем кто-либо другой, для формирования описательной, эмпирической традиции климатологии, ратовал за применение такой очень теоретической дисциплины, как термодинамика, при изучении атмосферных явлений[148].
Если Ханн рассматривал климатологию как спутницу и помощницу метеорологии, другие утверждали, что превратить изучение атмосферы в настоящую науку можно только на основе физики. Масштабы, на которых фокусировали свое внимание эти дисциплины, разнились почти так же сильно, как и их методы. Климатологи намеревались охватить своими картами (имеющих конечной целью обеспечение наиболее эффективного производства и извлечение ресурсов в имперских владениях) весь земной шар, а метеорологи сосредоточились на разработке физических теорий, которые по своему охвату могли быть региональными, локальными и даже, как в случае с облаками, гиперлокальными.
Если Ханн рассматривал климатологию как спутницу и помощницу метеорологии, другие утверждали, что превратить изучение атмосферы в настоящую науку можно только на основе физики. Масштабы, на которых фокусировали свое внимание эти дисциплины, разнились почти так же сильно, как и их методы. Климатологи намеревались охватить своими картами (имеющих конечной целью обеспечение наиболее эффективного производства и извлечение ресурсов в имперских владениях) весь земной шар, а метеорологи сосредоточились на разработке физических теорий, которые по своему охвату могли быть региональными, локальными и даже, как в случае с облаками, гиперлокальными.