Через минуту ее стошнило. Монеты вылетели на дно ванны, желтые кругляшки на белой эмали. Сашка умылась, перевела дыхание, собрала их на ладонь. Четыре монетки, с округлым знаком на аверсе и нулем на реверсе. С виду очень старые, как будто пролежали годы и годы в запертых сундуках, в неведомых кладах
Через пятнадцать минут Сашка заснула в своей кровати, крепко и безмятежно, как давно не спала. И когда через час с небольшим мама пришла будить ее в школу, сказалась больной и не стала подниматься.
Да и зачем ей ходить в школу?
Днем позвонила репетиторша. Сашка соврала, что заболела. Репетиторша строго попросила впредь предупреждать заранее.
Вечером планировались курсы в универе. Сашка не пошла. Лежала, забросив учебники, и думала.
Зачем все?
Мир устроен совсем не так, как она думала раньше. Видимая связь событий закономерности, случайности, события и будни не более чем ширма для другой жизни, невидимой и необъяснимой. Если существует на свете действительно существует человек в темных очках, если в его руках сон, явь, несчастные случаи Зачем тогда ходить в школу, зачем поступать в институт? Если в один момент все может исчезнуть, разрушиться только потому, что у нее, у Сашки, не зазвонит вовремя будильник?
Вернулась с работы мама. Обеспокоенно о чем-то расспрашивала, мерила Сашке температуру, качала головой.
Переучилась? Рановато, октябрь на дворе, учебный год только начинается. Я же говорила тебе: пойди погуляй в воскресенье! Сходи в кино Позвони одноклассницам, с кем-то ведь ты общаешься?
Не волнуйся, отвечала Сашка механически, как магнитофон. Все будет хорошо.
И добавляла про себя: «Если я, конечно, проявлю себя дисциплинированным человеком».
Вечером она завела три будильника: свой, мамин электронный и еще один, старый, еще бабушкин. Целую ночь то засыпала, то просыпалась в холодном поту, смотрела на циферблаты час ночи, без четвери два, полтретьего
В половине пятого она испытала почти радость от того, что можно уже вставать.
В ноябре погода вдруг исправилась. Вернулось нежданное, условно-осеннее, но вполне ощутимое тепло. Каждый день выходило солнце пусть ненадолго, зато от души. Листья высохли и шуршали под ногами. И пахли свежо и терпко, печально, но не без надежды.
Сашка просыпалась в половине пятого за минуту до переклички будильников. Обезвреживала их один за другим, как мины. Натягивала теплый костюм, надевала куртку и шла в парк; за месяц пробежек она изучила дорогу в мельчайших деталях. Она знала, где выщерблен асфальт, где обычно собираются лужи, где склон, где ровное место. Бегая по сухим аллеям, прыгая через кучи листьев, собранных дворниками, она успевала мысленно повторить английские диалоги и тексты, составить план на день или молча спеть песню, услышанную вчера по радио. Наматывая третий, четвертый круг вокруг клумбы, она знала наверняка, что ничего плохого ни с ней, ни с мамой сегодня не случится. В этом была горькая, отрешенная, осенняя радость.
«Отпускные» дни, проведенные без пробежек, неожиданно оказались самыми тяжелыми за последние недели. Сашка все равно просыпалась в половине пятого, лежала без сна до семи, слушала, как оживает дом, как грохочет баками мусоровоз, как работает лифт и переругиваются под окнами дворники. Ритуал был нарушен; Сашке казалось, что ее судьба натягивается, как нитка, трескается, высыхает и может вот-вот порваться. С каждым днем все более нервная, она едва дождалась того утра, когда можно было натянуть кроссовки и выйти, оставляя следы на заиндевелой траве, в ноябрьское утро.
Потом приехал Валентин.
Сашка вернулась из школы на минуту, забросить сумку, перекусить и бежать к репетиторше. Незнакомый человек сидел на скамейке у подъезда. Сашка сначала поздоровалась (на всякий случай она всегда здоровалась со всеми, кто здесь сидел) и только потом узнала белокожего, еще больше похудевшего знакомца.
Привет, сказал Валентин. Я смотрю, у вас никого нет дома
Мама будет к шести, сказала растерянная Сашка. А я это
Я подожду.
Было половина третьего. Сашка мельком глянула на часы. Потом на Валентина.
Надежды, что он уйдет, не было никакой. Надежды, что мама его прогонит тоже, честно говоря, не было. Да и кто Сашка такая, чтобы решать мамину судьбу на свое усмотрение?
Ей можно позвонить на работу, сказала сухо. И добавила запоздало: Как здоровье?
Ей можно позвонить на работу, сказала сухо. И добавила запоздало: Как здоровье?
Она проснулась в двадцать девять минут пятого. Выключила будильники. Прошлепала на кухню, выпила чая из термоса. Оделась. Вышла в коридор, заперла дверь.
Вчера вечером мама и Валентин сидели на кухне, о чем-то еле слышно переговариваясь. Сашка легла рано (теперь она всегда ложилась рано, сбивал с ног недосып), сунула голову под подушку, чтобы не услышать ни слова, даже случайно, зажмурила глаза и приготовилась провалиться в сон. Но сон не приходил. Сашка думала о жизни как о коллекции одинаковых дней. Бытие состоит из дней, и каждый из них как закольцованная лента, как велосипедная цепь, ровно бегущая по шестеренкам. Щелк переключили скорость, дни стали немножко другими, но снова текут, снова повторяются, и в этой монотонности и заключается смысл