А потом, когда свечи, зажженные над саркофагом, остались плакать в полумраке каплями воска и тяжелые двери усыпальницы затворились за живыми, оставив мертвых вечному покою, Риккарди-старший спросил Аластора:
Ваше величество, могу ли я увидеть внучек?
Да, конечно, кивнул Аластор. Губы не слушались, будто он замерз изнутри, хотя день выдался ясным и даже и теплым. Я сам вас отвезу, если позволите. Они у моих родителей. У матушки и отца приемного. Их не было сегодня на похоронах, потому что я попросил остаться с девочками.
Очень разумно, бесстрастно признал Риккарди. Они слишком юны, чтобы переживать горе среди придворных. Кстати, я бы с радостью принял внучек у себя в Джермонто. Это красивый город, они могли бы познакомиться с родственниками и хоть немного отвлечься.
Ваше высочество Аластор не замялся, но говорить об этом сейчас было невыносимо больно. Поверьте, я очень благодарен вам за поддержку. И Дорвенант всегда будет вам другом в память о доброте и заботе. Но
Но? подсказал Риккарди.
Незадолго до того, что случилось, выдавил Аластор, я разговаривал с Беатрис. Она очень боялась умереть родами. Возраст, вы же понимаете. Смерть сыновей и все, что ей пришлось перенести Беа очень боялась, повторил он. Риккарди терпеливо и безмолвно слушали. Она заставила меня пообещать, что, если это случится, ее дочери останутся в Дорвенанте. Она не хотела, чтобы девочки уехали в Итлию. Ваше высочество, я понимаю ваше желание, но я могу поклясться, что так и было. Благими и своей честью, если желаете!
Не нужно, ваше величество, уронил Риккарди. Моя дочь как-то объяснила это желание?
Аластор заколебался. Сказать отцу, что дочь, по сути, отреклась от него? Что испугалась за своих дочерей, которых Риккарди вырастят выгодным товаром?
Она боялась врагов, слукавил он. Дорвенант не в стороне от политики, разумеется, но он един, а Итлия постоянно воюет сама с собой. Беатрис очень опасалась рода Пьячченца. И не только их. Она боялась, что Алиенора и Береника попадут в жернова междоусобицы и пострадают.
Каков будет их статус при дворе Дорвенанта? так же бесстрастно поинтересовался итлийский принц.
Моих сестер! выдохнул Аластор. Как же иначе?
Они уже отошли далеко от усыпальницы. Придворные отстали из уважения к его горю или согласно этикету Аластор не знал и не думал об этом. Оба Риккарди шли по широкой дорожке слева от него, а справа тенью скользил Лу, неприметный, как он это умел, но всегда под рукой, если понадобится.
Ваших сестер повторил Риккарди будто в раздумьи. И это несмотря на все обстоятельства?
И глянул испытующе.
Эти обстоятельства мне известны, сухо сказал Аластор. И они ничего не меняют. Я поклялся быть братом Алиеноры и Береники и намерен сдержать клятву не только по принуждению. Я обещаю им всю заботу и любовь, какую смогу дать. Когда они войдут в возраст, я найду для них подходящие брачные союзы с учетом желаний самих девушек, а до тех пор они будут жить в Дорвенанте как полноправные принцессы.
Очень достойное намерение, снова уронил Риккарди. Помолчал и заговорил опять, размеренно роняя слова: Я хотел бы узнать. По какой причине тело моей дочери было облачено именно в это платье?
Яростная неприязнь вспыхнула в Аласторе, окатив его изнутри горячей болезненной волной. Подумать только, Беа умерла, а ее отец думает о каком-то тряпье?! Неудивительно, что бедняжка так просила не отдавать в Итлию девочек!
О, грандсиньор, прошу прощения, позвольте мне ответить, почтительно мурлыкнул за его плечом Лучано. Ее величество нарядилась в него перед гибелью, это было ее любимое платье. И мы посчитали, что похоронить ее в нем вполне уместно. К тому же оно коронных цветов Дорвенанта и очень шло ей. Вы же сами видели, она в нем выглядела истинно по-королевски!
Свернув на очередную аллею, они подошли к воротам, возле которых стояла просторная карета кто-то из окружения уже озаботился. Наверное, люди Аранвена, которых в день похорон было полно повсюду. Незаметные и внимательные, они окружили Аластора умелой заботой, стараясь выполнять любое желание, как только оно прозвучало, а иногда и предугадывая их. И Аластор был бы искренне благодарен Аранвену за это, если бы мог чувствовать хоть что-нибудь, кроме боли, тоски и горечи.
Вот как, кивнул Риккарди, прищурился, вглядываясь в лицо Аластора с неприятной пристальностью, и вдруг спросил: Намерены ли вы расследовать смерть моей дочери, ваше величество?
Что? непонимающе переспросил Аластор и, вдруг поняв, о чем говорит торговый принц, захлебнулся неожиданно горьким и плотным воздухом. Вы что же, полагаете Да нет, это невозможно!
Мы были свидетелями этой трагедии, грандсиньор, поспешно добавил Лу. Весь двор это видел! Уверяю, его величество сделал бы все, чтобы спасти супругу, если бы имел хоть малейшую возможность. Готов поклясться всеми Благими ее величество сделала это сама
Я верю вашей клятве, мой юный синьор. Риккарди подождал, пока Аластор поднимется в поданную карету, последовал за ним и занял место напротив, откинувшись на спинку сиденья и соединив перед собой кончики пальцев. Рядом с ним сел по-прежнему молчащий сын, а на оставшееся сиденье возле Аластора скромно примостился Лу. Однако есть в этой истории нечто, что должно насторожить любого, знавшего мою дочь достаточно хорошо. Беатриче была Его голос на миг пресекся, но тут же зазвучал с почти прежним спокойствием, разве что стал немного надтреснутым. Была сильна духом, как настоящий воин. Красота была ее оружием, которое моя дочь использовала с великим умением. Будь Беатриче раздавлена горем, она оделась бы в траур. Пожелай она показаться слабой и нежной выбрала бы светлые цвета. Но это платье Я знаю свою дочь. Вы правы, это наряд королевы, а корона была ее щитом, так же как красота мечом. Беатриче надела его в знак, что принимает вызов.