Но уже в первые годы жизни маленький Алёша столкнулся с высшей волей, которая переламывала его собственную и принуждала к тем или иным действиям, которые, мягко говоря, не вызывали особенного восторга у маленького человечка, уже имеющего свою точку зрения и свои собственные желания. Так, почти с пеленок, мальчик ощутил что значит насилие над личностью. Вначале со стороны родителей и родственников: это можно, а это нельзя; так хорошо, а так не хорошо; так следует поступать, а так нет. Просьбами и слезами не всегда можно было отстоять свои желания или хотя бы нежелания делать то, что ну совсем не хочется делать. Когда же Алёша оставался на попечении материных тётушек: бабушки Любы и бабушки Лены, то вот у них-то он встречал столько понимания и сочувствия, сколько ему тогда и требовалось. Бабушки нарадоваться на него не могли. В отличии от родителей, все его желания бабушками сразу удовлетворялись и, уже точно, при них никто его не принуждал делать то, чего он совсем не хочет. Это была настоящая воля для маленького человечка большей воли он в своей совсем недолгой жизни ещё не видел. Бабушки звали его Аля, так они звали свою умершую прямо перед рождением Алёши, сестру Илларию, Алёшину родную бабушку. Баба Люба всегда главенствовала над сестрами, всегда опекала и заботилась о ком-нибудь из семьи. Утратив свою любимую сестру Илларию, она почти сразу же приобрела под свою опеку Алёшу, который восполнил ей потерю сестры.
По выходным, Алёша чаше всего гостил у бабушек в Черкизово, где бабушки: Люба и Лена получили от хлебозавода, где они работали одну комнату четырнадцать квадратных метров, плюс балкон на двоих в коммунальной квартире на четвёртом этаже кирпичного сталинского дома. В трёхкомнатной коммуналке жили ещё две семьи. Мальчик с ранних лет имел возможность сравнивать индивидуальное отношение к себе со стороны любящих людей и максимумом свободы с общественным подходом в дошкольных заведениях, куда он попадал на довольно продолжительное время по воле жизненных обстоятельств. Бабушки в то время были еще молоды и работали, родители тоже работали. В Советском союзе не было место тунеядцам и бездельникам, такие люди считались отбросами общества, привлекались по уголовному законодательству и после отбытия наказания выселялись за сто первый километр от Москвы. 101 это условное число, на самом деле, как правило, выселялись такие морально неустойчивые и несознательные граждане гораздо дальше. Так как все родственники работали, сидеть с малышом было некому и Алёшу с раннего возраста стали отправлять в детские дошкольные учреждения ясли. Зачастую это были заведения, типа пятидневки, откуда его забирали домой лишь на два выходных дня в неделю, пять суток подряд маленький мальчик жил в чужом доме с чужими людьми в совершенно ненавистных ему условиях.
В воспоминаниях раннего детства, касающихся пятидневных дошкольных учреждений перед Алексеем Животовым всегда возникала следующая картина Наверху, очень высоко проходит мост, по мосту время от времени грохоча, проносятся зеленые или синие, точно цвет он не помнил, электрички. Электрички с мерцающими в них огоньками одна за одной куда-то улетают, даже не притормозив, а он Алёша, ещё ребёнок стоит внизу рядом с мостом и всё смотрит, и смотрит им в след. На глазах у него слезы, казалось они текут независимо от его желания или нежелания, по своей собственной воле, после того, как смолкает грохот, исчезнувшей вдали электрички. Мальчик тут же впадает в отчаяние и заливается слезами. Он ждет, что с электричкой к нему кто-нибудь когда-нибудь приедет. Маленький мальчик мечтает только о том, что когда-нибудь, кто-нибудь его наконец заберет из этого ужасного места, где он никому не нужен, где он брошен всеми на произвол судьбы в границах ужасного бетонного забора проклятого заведения. Ему кажется, что слёзы не высыхают никогда. Ему даже непонятно, в какую сторону отсюда бежать. А бежать очень хочется. От безысходности и неизвестности Алёше становится ещё тоскливее и снова подступают слёзы. Такое впечатления, что его бросили все и навсегда, он так думает и снова, и снова текут по детским щекам слёзы.
Постоянная тоска и уныние усиливают радость приезда родни. Мальчик искренне радуется приезду дяди Володе, двоюродному брату мамы, военнослужащему-офицеру внутренней службы своему крёстному отцу. Маленький Алёша тогда ещё не разбирался в воинских званиях, хотя сам вид формы его интересовал и привлекал с самого раннего возраста. Мальчику нравятся погоны, звезды, фуражка, он в восторге. Дядя Вова привёз, как обычно клубнику, несмотря на то, что у Алёши после клубники всегда появляется аллергия. Но мальчик никогда не отказывался и не отказывается ни от чего вкусного. Тем более от клубники, он её любит, несмотря ни на какую аллергию, он жадно уминает её за обе щеки На этом обычно детские воспоминания Алексея Животова обрываются, но тут же возникают другие
Дядя Вова мамин брат, был очень любим и уважаем маленьким Алёшей, а ещё, у него был сын Лёня, старше Алёши на два года. Когда встречались взрослые, встречались и двоюродные братья. Можно считать, что росли они вместе. Лёня был шустрым и ловким, и конечно же всегда доминировал и шевствовал над младшим братом Алексеем. Первым делом при встрече братья уединялись от взрослых и начинали бороться. Каждый отрабатывал свои, где-нибудь подсмотренные новые приёмы. Лёня конечно же побеждал как старший, но ему был интересен спарринг с таким упорным, никогда не сдающимся противником. Тем более, что по весу Алёша был равным Лёни и если бы знал столько же приёмов, сколько их знал Лёня, то в борьбе ни в чём бы ему не уступал, несмотря на свои врождённые проблемы с сердцем. Для Алёши такие спарринги также были интересны, в них он учился, оттачивал свои знания, узнавал новые приёмы и закалял свою волю к победе. Несмотря на то, что он никогда не побеждал брата, он никогда и не сдавался, пыхтел, задыхался, но продолжал бороться до полной усталости. В то время маленький Алёша не ощущал никаких проблем с сердцем и дыханием, а значит их для него как бы и не существовало. Правда он быстро уставал, но думал, что так и должно быть. Мальчик не понимал, о чём это говорят врачи в ходе периодических медицинских осмотров. Они наверное что-то путают, думал он про себя. Даже если какая-нибудь патология сердца и имела место быть, то она ему совершенно не мешала или он к ней привык и совершенно её не замечал.