Что ты делаешь, Лили? спросила она. Я попыталась спрятать письмо, но Роза заметила.
Не старайся скрыть, я догадываюсь, ты читала письмо от Сесилии, где она, конечно же, извинялась и объясняла причину своего ухода в монастырь. Я права?
Я кивнула.
Я верю, что она вернётся.
В порыве я обняла Розу и прижалась к ней всем телом. Она была единственным родным для меня человеком, с которым мне суждено было расстаться, а я не хотела этого. Она утёрла мои слёзы и прошептала:
Что ты, Лилиан, успокойся. Я никуда не денусь, я обязательно приеду в Америку вместе с Генри, и мы все вместе будем очень очень счастливы. Верь мне.
Ты обещаешь?
Должно быть, когда я произнесла эти слова, мои серо-голубые глаза выразили такую детсткую наивность, что она улыбнулась и сказала:
Обещаю.
Перед отъездом мне удалось попасть в монастырь Св. Августина, чтобы увидеть Сесилию. Она приняла постриг и стала послушницей, давшей строгий обет покаяния. Нам было позволено увидеться в тёмной комнате, оборудованной специально для посетителей и только в течение нескольких минут. Боже мой, как она изменилась, как похудела! От прежней моей сестры не осталось ни следа это была монахиня с бледным лицом и синими кругами под глазами.
«Милая Сесилия, возвращайся!» хотелось крикнуть мне, но я смолчала.
«Милая Сесилия, возвращайся!» хотелось крикнуть мне, но я смолчала.
Сеси, как ты? только спросила я, не сдерживая слёз.
Она едва заметно улыбнулась:
Хорошо.
Я принесла тебе весточку от Бертрана, я достала из кармана своего платья лист бумаги с рисунком Бертрана.
Она долго смотрела на своё изображение, затем расплакалась, и мы обнялись.
Корабль медленно отчаливал от берегов Франции, я стояла на борту и судорожно пыталась разглядеть в толпе Розу, но было так много людей на пристани, что мне не удалось по-настоящему попрощаться с ней. Тогда я многого не знала, я не знала, что через два года в августе 1940 года немцы нападут на Париж, это будет началом войны, которой я так сильно боялась. Я не знала, что Бертран поступит в лётное училище, чтобы затем стать ведущим пилотом в эскадрилье Мишеля Крюшона. Я не знала того, что моя жизнь отныне разделилась на две половины: то, что было до и то, что случилось после, а океан послужил разделительной полосой.
ГЛАВА 4 «ПРОЩАЙ, ЮНОСТЬ»
«Когда ты идёшь по извилистой дороге,
Тебе кажется, что она
Никогда не закончится.
Однако, преодолев
Все препятствия,
Ты вдруг понимаешь,
Впереди тебя ждут тысячи таких дорог,
И ты должен, несмотря ни на что,
Пройти по ним».
(Откровение одного путника).
Берта, ну съешь ещё немного, совсем немного. Флора сварила вкусную кашу специально для тебя.
Пятилетняя Берта с удовольствием открывает рот и закатывает глаза. Ей нравится, как я ухаживаю за ней, кормлю её. Она демонстрирует мне свою любовь и привязанность. Я привыкла кормить Берту, в последние годы я делаю это трижды в день, а потом открываю толстую книгу и читаю ей сказки те, что когда-то читала нам Августина, когда мы ещё жили во Франции. Берта очень похожа на маму: у неё голубые глаза, правда в отличие от мамы светлые волосы, нежная, почти белая кожа, изящный рот и тонкая ещё совсем детская шея. В её густые кудрявые волосы вплетена красная лента. Берта с удовольствием проглатывает первую порцию овсянки.
Тебе нравится? спрашиваю я.
Она энергично кивает.
На ужин я принесу тебе мягкие маковые булочки с повидлом и парное молоко. Тебе понравится.
Когда я думаю о сходстве Берты с матерью, сердце моё сжимается. Мама умерла два года назад в этом просторном доме на берегу озера «Звёдное» с белыми стенами и черепичной крышей. Она постепенно угасала, слабела, овеянная чувством одиночества и тоски, так как жизнь в Америке среди незнакомых иностранцев показалась ей чуждой, далёкой от её собственных идеалов. Однажды сердце её перестало биться только лишь потому, что она больше не видела смысла в продолжении жизни.
Я помню, когда вошла в её комнату за день до смерти, моя мать лежала на широкой кровати бледная и худая от недостатка сил. Слабым голосом она назвала меня по имени. Я приблизилась к ней, села на стул и взяла её охладевшую руку в свою.
Лилиан, я должна сказать тебе нечто очень важное, с трудом произнесла мама.
При этом она сжала мою ладонь, а я внимала каждому её слову, будто чувствовала, что слышу эти дорогие мне слова в последний раз. Я не могла разрыдаться при ней, потому что знала нельзя плакать перед тяжело больными людьми, нельзя показывать им свою слабость. Но вряд ли в тот день у меня это получилось по-настоящему, хотя я не корю себя за промахи и упущения.
Слушаю, мама, я посмотрела в её влажные от слёз глаза.
Ты ещё не взрослая, Лилиан, тебе всего пятнадцать.Девочки в твоём возрасте обычно ищут поддержки в своих близких, ищут плечо, о которое вечно могут опираться Но этого сильного плеча у тебя не будет, и ты должна сама позаботиться о себе и своих близких.
А как же бабушка Маргарита? Она ведь хорошо относится ко мне и любит малышку Берту.
Но она тоже когда-нибудь умрёт. В этом мире нет ничего вечного, Лилиан.
Ведь ты же будешь жить? Ведь правда?
Она покачала головой, и этот жест вселил в меня страх от полной беспомощности.