Тебе очень идёт, Лилиан, услышала я позади себя голос бабушки.
Она потянула меня за руки и увлекла за собой.
Идём, гости уже собрались.
В моих ушах раздаётся умиротворённая игра органа. Пастор Антуан, облачённый в праздничную ризу с вышитыми на ней золотыми нитями крестами стоит на возвышении. Рядом с ним Роза в роскошном белом платье, похожая на лебедь. Она держит под руку Генри. Он смотрит на неё влюблёнными глазами.
В церкви все скамьи заняты приглашёнными, среди них узнаю г-жу Лорье с двумя дочерьми-близнецами, которые жмутся друг к другу и с интересом наблюдают за происходящим вокруг. А вот садовник Ганс с его непревзойдённой любовью к цветам и удобрениям. Он думает о чём-то своём, возможно, о грустном, возможно, о чём-то романтичном. Возможно, он вспоминает сейчас о том времени, когда был молод. Он остался одиноким, и всю свою любовь перенёс на цветы. Кто-то плачет. Это моя мать Вивьен. Она сидит в первом ряду и утирает глаза своим белоснежным кружевным платком с вышитыми на нём лилиями. Маргарита де Пуатье оценивающим взором осматривает внутреннее убранство костёла, остановив взгляд на мозаике Божьей Матери с младенцем, сделанной из разноцветных кусочков стекла. Сквозь них пробивается солнечный свет, яркими вспышками окрашивая церковный зал, и от этого он становится ещё красивее. Я слышу спокойный и красивый голос пастора Антуана, обращённый к двум молодым:
Тебе очень идёт, Лилиан, услышала я позади себя голос бабушки.
Она потянула меня за руки и увлекла за собой.
Идём, гости уже собрались.
В моих ушах раздаётся умиротворённая игра органа. Пастор Антуан, облачённый в праздничную ризу с вышитыми на ней золотыми нитями крестами стоит на возвышении. Рядом с ним Роза в роскошном белом платье, похожая на лебедь. Она держит под руку Генри. Он смотрит на неё влюблёнными глазами.
В церкви все скамьи заняты приглашёнными, среди них узнаю г-жу Лорье с двумя дочерьми-близнецами, которые жмутся друг к другу и с интересом наблюдают за происходящим вокруг. А вот садовник Ганс с его непревзойдённой любовью к цветам и удобрениям. Он думает о чём-то своём, возможно, о грустном, возможно, о чём-то романтичном. Возможно, он вспоминает сейчас о том времени, когда был молод. Он остался одиноким, и всю свою любовь перенёс на цветы. Кто-то плачет. Это моя мать Вивьен. Она сидит в первом ряду и утирает глаза своим белоснежным кружевным платком с вышитыми на нём лилиями. Маргарита де Пуатье оценивающим взором осматривает внутреннее убранство костёла, остановив взгляд на мозаике Божьей Матери с младенцем, сделанной из разноцветных кусочков стекла. Сквозь них пробивается солнечный свет, яркими вспышками окрашивая церковный зал, и от этого он становится ещё красивее. Я слышу спокойный и красивый голос пастора Антуана, обращённый к двум молодым:
Согласны ли Вы, Генрих фон Лебрюер, сын барона Фридриха фон Лебрюера, взять в жёны Розалию де Бовье, дочь Ричарда де Бовье, ныне покойного?
Да, раздаётся отражённым эхо едва слышимый ответ Генри. Он серьёзен, он знает, что сегодня в этот час совершается таинство, имеющее главное значение в его жизни.
Согласны ли Вы, Розалия де Бовье, взять в мужья Генриха фон Лебрюера и переносить с ним все испытания, посланные судьбой и в радости, и в горе, пока смерть не разлучит вас?
Согласна.
Властью, данной мне католической церковью отныне с сего дня, с сего часа объявляю вас мужем и женой. Прошу обменяться кольцами.
Я с вниманием наблюдаю за тем, как Генри надевает на тонкий пальчик Розы золотое кольцо с маленьким алмазом. Вдруг взгляд мой падает на одинокую фигурку Мари, которая облокотилась на бархатные ручки сидения. В её серых глазах по-прежнему стоят слёзы.
Друзья мои, давайте поднимем тост за наших молодожёнов!
Фридрих фон Лебрюер протёр лоб и высоко поднял бокал с шампанским. Это был худой барон немец с довольно умным лицом и седыми бакенбардами. Говорили, он был большим поклонником творчества Гёте и Бетховена и ненавидел Гитлера, как и всех нацистов, «наводнивших Германию». Именно поэтому, опасаясь за будущее своё и своего единственного сына, он продал родовое поместье в районе Рейна и купил дом в Сен Маре. Моя бабушка Маргарита де Пуатье широко улыбнулась своей белозубой улыбкой и тоже подняла бокал.
Это разумно. Сегодня примечательный день, но по Вашим лицам, господа, этого не скажешь, произнесла она.
Столы были накрыты на небольшой лужайке с сочной зелёной травой. Они ломились от шампанского, вина и всевозможных деликатесов. Меня не покидало ощущение того, что подобные торжества обычно устраиваются накануне какой-то грозы. Все это понимали, все чувствовали, но никто не смел сказать эти слова вслух, в сердце нашем жил страх страх за будущее. Неужели где-то в эти самые минуты взрываются бомбы, гремят снаряды, льётся чья-то кровь, и кто-то умирает? Война Где-то идёт война.
Среди приглашённых было много гостей, которых я совсем не знала. Бертран был среди них. На этот раз он пришёл не один, а со своей матерью г-жой Лукрецией полной дамой с русыми волосами в фиолетовом платье. Вместо томика Монтеня Бертран принёс с собой тетрадь в сером переплёте и выложил её на стол, но никто этого словно не заметил. Я знала, он искал взглядом Сесилию и не находил её. Моя маленькая Берта лежала в своей роскошной детской кроватке на втором этаже и смотрела безгрешными детскими подслеповатыми глазами на зелёную солнечную поляну. О чём она думала? О том ли, что скоро нам предстоит покинуть, возможно навсегда, и этот дом, и оранжереи, и воспоминания, связанные с ним? Понимает ли она, что больна?