Будто кто-то приготовил все для меня, саму жизнь приготовил. Много ли во мне от меня самого? Где граница, до которой я – это я, а за ней – уже не я? Руки на руле... На сколько процентов это мои руки? И все, что меня окружает... до какой степени оно реально?» Чем больше я думал об этом, тем меньше понимал, что к чему.
Но в целом жаловаться на жизнь было грешно. Жену я любил. Юкико... Тихая, рассуди-тельная. После родов она немножко располнела и всерьез увлеклась разными диетами, полюбила прогулки. Для меня же она оставалась такой же милой, как прежде. Нам было хорошо вместе, я был доволен, деля с нею постель. В Юкико что-то меня умиротворяло. И, конечно, я ни за что бы не вернулся к тому унылому, одинокому существованию, которым был отмечен третий десяток лет моей жизни. Нет, мое место здесь, где меня любят, мною дорожат. Где я люблю и берегу жену и дочерей. Все это было для меня внове – как неожиданное открытие.
Каждое утро я отвозил старшую дочь в частный детский сад, по дороге мы распевали с ней в машине детские песенки под аккомпанемент стереомагнитолы. Потом возвращался домой, чтобы поиграть с младшей, а затем отправлялся в свой маленький офис, который снимал по со-седству. Летом на уикэнд мы выбирались в Хаконэ, на дачу. Ходили смотреть фейерверк, ката-лись по озеру на лодке, гуляли по холмам.
Пока жена была беременна, я несколько раз позволил себе... Так, ничего серьезного, мимо-летные увлечения. Вообще-то, я ни с кем не спал больше одного раза. Или двух. Ну, максимум, трех. Сказать по правде, у меня и в мыслях не было, что это тянет на супружескую измену. Про-сто появлялось желание переспать с кем-нибудь, и моим партнершам, наверное, хотелось того же самого. Заходить слишком далеко я не собирался и потому выбирал их очень тщательно. Скорее всего, в постели с ними я хотел что-то проверить, в чем-то убедиться. Пытался найти что-то в этих женщинах и заодно понять, что они находят во мне.
* * *
Вскоре после рождения первой дочери я получил открытку: пришла к родителям, а они пе-реслали ее мне. Извещение о похоронах. Умерла какая-то женщина – в открытке называлось ее имя, умерла в тридцать шесть лет. Я понятия не имел, кто это. Судя по штемпелю, открытку бро-сили в ящик в Нагое, а у меня там никого не было, ни одной знакомой души. Но подумав немного, я, в конце концов, сообразил: да ведь это двоюродная сестра Идзуми! Та самая, из Киото. Ее имя совсем вылетело у меня из головы. Оказалось, в Нагое живут ее родители.
Нетрудно было догадаться, что открытку прислала Идзуми. Кроме нее некому. Но зачем? Поначалу я никак не мог понять, но, разглядывая открытку, вдруг почувствовал от этого клочка картона леденящий холод. Идзуми ничего не забыла и ничего не простила. И хотела, чтобы я это знал. Потому и открытку послала. А ведь она несчастлива, почему-то подумал я. Будь с ней все в порядке, разве она сделала бы такое? А уж раз решила мне сообщить, черкнула бы, наверное, пару слов, объяснила, что к чему.
Я стал вспоминать сестру Идзуми. Вообразил ее комнату, ее обнаженное тело, охвативший нас тогда любовный угар. Однако эти мысленные картины уже потеряли былую четкость, они расплывались и таяли, словно дымок в порывах ветра. От чего она умерла? В тридцать шесть лет просто так не умирают. Фамилия у нее осталась та же. Значит, замуж так и не вышла, а, может, развелась.
Новости об Идзуми я узнал от одного своего однокашника, который увидел мою фотогра-фию в «Брутусе» . Там напечатали «Путеводитель по токийским барам», и однокашник понял, что я держу два бара на Аояма. Сидел я как-то в одной из своих точек за стойкой и вдруг услы-шал:
– Здорово, старина! Сколько лет, сколько зим! Ну как ты?
Не думаю, что он специально явился на меня поглядеть. Просто заглянул человек с прияте-лями выпить, случайно меня заметил и решил окликнуть.
– Ты смотри! Уж который раз сюда захожу. Работаю тут рядом.