Забазья, левады, как всякое место, брошенное людьми, в первые годы зарастало коноплей, крапивой да репьями. Лето за летом дикие травы буйно вскипали тут, к осени умирая. И теперь вздымалась над землей непролазная чащоба сухих стеблей, старник, а меж ними новая зелень.Зинаида расчистила и вскопала за сараями невеликий лафтак земли. Радовали глаз ровные гряды, зеленые строчки помидорной да капустной рассады, тугие перья лука-слезуна, робкие стрелки чеснока. Молодая женщина возилась у гряд. Увидав мужиков, она поднялась, одергивая платье.- Кое-чего понемногу...- объяснила она.- За всем не наездишься на хутор.- Правильно,- одобрил Тимофей,- по-хозяйски. Картошечки бы посадить- Уж не до картошки,- отмахнулась Зинаида.- А чего... Руки-ноги есть. А семена?- Найдем.- Невеликие труды. Вскопаем, посадим. Принесли лопаты да грабли, убрали сухие бурьяны.- Давай подожгем,- предложил Чифир.- Бензину линуть - и хорош.- Полыхнет,- ответил Тимофей,- и хутор спалим.- Больше места будет свободного,- усмехнулся Чифир.- Еще спасибо скажут.Тимофей поглядел на хутор, вздохнул.Земля хорошо копалась, распадаясь под лопатой темной влажной россыпью.Подступала весенняя ночь с долгой зарею, со светлым небом, с парным теплом от земли и пряным духом цветения.Сады отцвели. Высокие груши, раскидистые яблони, вишни да терны стояли в зелени, растеряв белый цвет и озерняясь дробью плодов. На смену им уже поднялась, вскипая, вторая волна весеннего цвета: распустила белые зонтики калина, гроздья душистой акации отдыхали от гудливой твари лишь в ночи, на пустошах, колючий лох отворял свой невидный желтенький цвет, задошливо-пряный, расцвела сирень. Сирени на хуторе было много. В прежней жизни ее сажали в палисадниках, гордясь друг перед другом. И свойскую, и привозную белую, даже персидскую. Теперь сирень задичала, пышно росла, закрывая окна домов. Некому ее было ломать. По весне она цвела яростно, заливая хутор тугими махровыми кистями и тонким духом, словно бабьим ли, девичьим праздничным. Посадили два ведра картошки.- Хватит,- сказала Зинаида.- Ночь на дворе.- Налей с устатку,- заканючил Чифир.- Я знаю, у тебя есть бутылка.Черноликий, усохший телом, похожий на больного мальчонку, он глядел умоляюще.- Мой хороший,- жалеючи покачала головой Зинаида.- Да куда же в тебя ее лить. Отдохни чуток. А за труды твои пускай тебе доброе нынче приснится.- Чего доброе? - петушился Чифир.- Баба, что ли? Вроде тебя.- Да хоть и баба,- с мягкой улыбкой ответила Зинаида.- Хоть и я, коли днем не надоела. Эх вы, мужики...- задумчиво протянула она, уходя с огорода к дому.Невеселое, свое плеснуло в душе Зинаидиной. Это было так явственно, что даже Чифир понял и полез за куревом.Проводили молодую женщину взглядом. Закурили.- Вот моя тоже с армяном спуталась,- вспомнил Чифир,- потом жалела, да поздно. За мной она жила - горя не знала.Тимофей рассеянно слушал, уже не в первый раз, печальную повесть прежней жизни Чифира.Отсюда, из глубины хозяйского двора, с левады, хутор был виден по-иному. Дальняя усадьба, стоящая чуть на отшибе, под горой, показалась знакомой. Не там ли дед проживал? Не там ли он, Тимофей, появился на свет?Крутое плечо холма, а под ним, в затишке, дом среди грушевых деревьев. У подножия холма били два родника, оправленные в дикий камень. Из них брали воду, поили скотину в дубовых колодах.Тимофей пошел к усадьбе напрямую, через левады. Рядом поспешал Чифир.- Она ведь со мной горя не знала. Приду с работы - все сделаю. Сам варил, сам девчат купал. Накупаю их, посажу в кровать, они сидят, чистенькие мордашки, аж светятся. Я все умел: борщ варил, даже суп харчо. Плов умел делать. Казан достал специальный для плова.Тимофей не слушая шагал и шагал к усадьбе. Чифир семенил рядом, боясь отстать.