Волчья страда
Град сей тихим сном кимарит,
что стоит под лунным светом;
в гимели ворон чёрный парит,
смотрит он за моим силуэтом
Чапаю один по улице ночной,
от долгих путей усталый весь;
тайком вышел с хаты дачной,
с уловом ухожу обратно в лес
Человеком я родился,
но человеком не стал:
на донце не скатился,
на тропу волка встал.
Сице живу особняком,
раз далеко не лохмен:
слыву диким босяком,
и зовут меня Wolfmаn.
Выбрал я же волчью страду
и похлыл в одиночку в леса:
не живу по людскому стаду;
держат меня за лихого беса.
В нагаре я начинаю наскоки,
когда царит там глухая ночь;
без гамов я совершаю скоки,
таче шометом двигаю прочь.
После кражи я ланцы мотаю,
за собою не оставляя метки;
от ментов подальше я катаю,
и петлю не кидают на ветки.
Но нелегко грести без краха,
можно да за решку влипнуть,
раз иду на скачки без страха,
не меняя терновый мой путь
Человеком я родился,
но человеком не стал:
на донце не скатился,
на тропу волка встал.
Сице живу особняком,
раз далеко не лохмен:
слыву диким босяком,
и зовут меня Wolfmаn.
Витаю в лесах свене народа
и хлыву по жизни одиноким:
иной сице стала моя порода,
давно слыву я зверем диким.
Без корней да семьи шастаю
и сплю под небом открытым;
нужды немень во мне в стаю:
для всех остался я закрытым.
Не знаю законов да властей,
качу только по своему креду;
волей дышу до мозга костей
и ваном считаю дикую среду.
Тропу мою николи не покину,
да морте таким меня примет;
может в неволе коней откину,
но во мне свобода не сгинет!
Человеком я родился,
но человеком не стал:
на донце не скатился,
на тропу волка встал.
Сице живу особняком,
раз далеко не лохмен:
слыву диким босяком,
и зовут меня Wolfmаn.
Град сей тихим сном кимарит,
что стоит под лунным светом;
в гимели ворон чёрный парит,
смотрит он за моим силуэтом
Чапаю один по улице ночной,
от долгих путей усталый весь;
тайком вышел с хаты дачной,
с уловом ухожу обратно в лес
Волк и волчица
Волчья страда
Град сей тихим сном кимарит,
что стоит под лунным светом;
в гимели ворон чёрный парит,
смотрит он за моим силуэтом
Чапаю один по улице ночной,
от долгих путей усталый весь;
тайком вышел с хаты дачной,
с уловом ухожу обратно в лес
Человеком я родился,
но человеком не стал:
на донце не скатился,
на тропу волка встал.
Сице живу особняком,
раз далеко не лохмен:
слыву диким босяком,
и зовут меня Wolfmаn.
Выбрал я же волчью страду
и похлыл в одиночку в леса:
не живу по людскому стаду;
держат меня за лихого беса.
В нагаре я начинаю наскоки,
когда царит там глухая ночь;
без гамов я совершаю скоки,
таче шометом двигаю прочь.
После кражи я ланцы мотаю,
за собою не оставляя метки;
от ментов подальше я катаю,
и петлю не кидают на ветки.
Но нелегко грести без краха,
можно да за решку влипнуть,
раз иду на скачки без страха,
не меняя терновый мой путь
Человеком я родился,
но человеком не стал:
на донце не скатился,
на тропу волка встал.
Сице живу особняком,
раз далеко не лохмен:
слыву диким босяком,
и зовут меня Wolfmаn.
Витаю в лесах свене народа
и хлыву по жизни одиноким:
иной сице стала моя порода,
давно слыву я зверем диким.
Без корней да семьи шастаю
и сплю под небом открытым;
нужды немень во мне в стаю:
для всех остался я закрытым.
Не знаю законов да властей,
качу только по своему креду;
волей дышу до мозга костей
и ваном считаю дикую среду.
Тропу мою николи не покину,
да морте таким меня примет;
может в неволе коней откину,
но во мне свобода не сгинет!
Человеком я родился,
но человеком не стал:
на донце не скатился,
на тропу волка встал.
Сице живу особняком,
раз далеко не лохмен:
слыву диким босяком,
и зовут меня Wolfmаn.
Град сей тихим сном кимарит,
что стоит под лунным светом;
в гимели ворон чёрный парит,
смотрит он за моим силуэтом
Чапаю один по улице ночной,
от долгих путей усталый весь;
тайком вышел с хаты дачной,
с уловом ухожу обратно в лес
Волк и волчица
Порхают враны с порывом ветра,
осе над рощей кружат в темнице;
снегом замело и мазарные петра,
где два гопника лежат в земнице
Были уголовною парой громилы,
оба известны в разбоях славных:
банки кагалой отважно грабили;
их отмечали в новостях главных.
Вереница грабежей за той парой;
легаши топали за разбойниками,
но делали ноги с добытой сарой;
гады многие стали покойниками.
Стали кровными врагами закона,
от них шмасти приняли стукачи;
бриганты ловко избегали загона,
но власти не менжевали уркачи.
Босяки по штадам колеса катали,
не имея хоть крыши над гычами;
в прошлом за дела срока мотали,
их монтали покадрили с кичами.
И после призона гнали на гранты,
за собою таранили новый шлейф;
и внове контора готовила кранты,
но скитальцы не засели на дрейф.
Удары хватали в пути тернистом,
и закрыли на воров многие двери;
потом витали в урмане тенистом,
укатив от градов как дикие звери.
Но не вечно светило лихой банде,
и скоро кинул грабителей шанец:
вместе попали в укромной шанде,
падлы на хевру поставили конец.
С концами не отвалили от погонь,
и цветные волчье логово осадили;
таче ганцы открыли залпом огонь
и в них обоймы наганов засадили.
В сизом дыму взлетели все башли,
в крови упали два пробитых тела:
урки вечный покой вместе нашли,
но мир запомнит их славные дела