Недолго блаженствовал Арачаев в упоении свободой и счастьем. Всего два-три дня.
В первый же вечер, не успел Цанка переступить порог отцовского дома, как все односельчане, родственники, знакомые хлынули в дом. Не дав усталому пришельцу опомниться, помыться, оглядеть родных, детей, толпа соседей, сочувствующих и просто любопытных, наполнила двор, дом и всю округу. Задавали одни и те же вопросы. Женщины в основном плакали, мужчины сохраняли строгость, меж собой удивлялись. Каждый пытался дотронуться до Арачаева, мечтал в душе разделить его удачу и радость возвращения домой из столь губительных мест.
Счастью Цанка не было предела. Сидел он между плачущей матерью и смеющейся сестрой, а рядом важно стоял младший брат Басил. Вокруг крутилась Дихант, она тайком поглядывала на неожиданно вернувшегося мужа, не могла скрыть своего торжества: то плакала, то заливалась смехом, обнажая чуть ли не коренные зубы.
Сам Цанка пытался сохранить строгость, однако это у него не получалось, глаза невольно следовали за маленьким карапузом, бегающим меж людей. Только по возвращении домой узнал он, что Дихант родила ему еще одного мальчика и что шел ему уже третий год, назвали его Гелани. Старшие дети тоже повзрослели, со смущением смотрели на малознакомого мужчину отца. Дочь Кутани, с трудом преодолев робость, подталкиваемая матерью, первая подошла к Цанке, слабо обняла сидящего на нарах отца, с непонятными чувствами вдыхала незнакомый запах табака, спиртного и еще чего-то терпкого, даже едкого. Потом, пряча глаза, подошел Дакани.
При всем селе Цанке неудобно было ласкать детей, у чеченцев это не принято. Однако он не мог скрыть своей радости, ласки и нежности к детям, к матери.
Ближе к полуночи остались только близкие. Тихо беседовали, делились новостями, вспоминали не вернувшихся из-под ареста родственников, плакали. Позже остались мать и старший сын одни. Усталый Цанка лег на нары, прикрыл глаза. Керосиновая лампа вяло догорала, то вспыхивала, то гасла. Табарк все суетилась вокруг: с нежностью укрыла легкой простыней длинное, худое тело сына, села у изголовья, со слезами на глазах легонько погладила голову Цанка.
Как ты изменился, сын мой! Как ты постарел! тихо шептала она. Поседел весь А куда делись твои курчашки?.. Видно, хлебнул ты горя изрядно. Будь прокляты эти гады красные, подонки недобитые Слава Богу, что ты вернулся! Как я страдала Пять раз в день на каждой молитве Бога о тебе просила
Цанка раскрыл глаза, слабо улыбнулся, сжал нежно руку матери.
Видно, из-за этих молитв, мама, я один остался жив из нескольких тысяч людей.
Слава Богу, слава Богу! Как я счастлива, как я рада, зарыдала Табарк.
Керосин в лампе кончался, огонь вяло вспыхивал, гас и вновь слабо озарял маленькую комнату.
Нана, куда ты положила мой сверток? вдруг спросил Цанка, вставая.
Под нарами, шепнула мать.
Давай сюда.
Табарк проворно полезла вниз, долго возилась, наконец вылезла, стряхивая пыль, протянула увесистый сверток сыну. Цанка взял бережно обернутый в грубую ткань пакет, подкинул играючи в руках, улыбнулся.
Нана, это золото, радостно сказал он.
Тихо, не шуми, взмолилась Табарк, вижу, что не железо.
Об этом знаем только ты и я. Больше никто Поняла?
Табарк молча кивнула головой.
Я сейчас пойду и спрячу этот сверток у себя на хуторе в курятнике, продолжил шепотом Цанка.
Табарк молча кивнула головой.
Я сейчас пойду и спрячу этот сверток у себя на хуторе в курятнике, продолжил шепотом Цанка.
Может, сегодня отдохнешь, сынок? взмолилась мать.
Некогда отдыхать Пойду я.
Когда на востоке забрезжил рассвет, Цанка был в родной хате. По очереди ласкал спящих детей, не мог налюбоваться ими, целовал всех, особенно младшего. Потом с облегчением скинул с себя все казенные, вонючие одежды, сел в медное большое корыто. Дихант обливала его накануне подогретой и уже успевшей остыть водой, что-то говорила, то плакала, то смеялась, а Цанка, закрыв глаза, наслаждался, чувствовал, как вместе с мыльной пеной и водой стекает вся грязь пережитых страданий и горечи. В один момент он совсем забылся, и ему показалось, что рядом Кесирт. Цанка машинально с закрытыми глазами стал искать в темноте ноги любимой, мечтал ощутить упругость стройной ноги, а сжал дряблую, худосочную икрy. Мечтающая о ласках Дихант коленками прижалась к худой спине мужа, как и прежде неумело, с наигранностью и угловатостью в движениях припала к нему. Цанка с трудом отстранился, лег спать. Чуть позже рядом легла жена, всем телом прижимала мужа к стене, дышала в лицо, целовала без вкуса.
В курятнике громко захлопал крыльями петух, протяжно прокукарекал. Дихант засмеялась.
Ты что там в курятнике делал? съязвила она.
Цанка глубоко вздохнул, хотел отвернуться от навязчивой жены, однако она не позволила.
Так что ты там делал? вновь смеялась Дихант.
Кур считал, в тон ей ответил с легкой злобой Цанка.
Так там свой петух есть, он их каждый день считает, и неплохо, продолжала шутить она, ты бы лучше пораньше пришел, а то заспалась я
Ладно, устал я, спать хочу, отвернулся от жены Цанка.