Кошек я любил всегда. Они нравились мне, сколько я себя помню.
Меня восхищает их изысканная грация, совершенство пластики, точность координации. Меня поражает, например, как Григорий перешагивает через препятствие задними лапами. Передними я понимаю. Но откуда он знает, куда ставить задние лапы ведь он не видит! И, однако же, не только ставит их абсолютно точно, но и поднимает их именно на нужную высоту, как раз необходимую для того, чтобы перешагнуть.
Еще то зрелище, когда Григорий разворачивается всей своей почти десятикилограммовой тушей на узком подоконнике в кухне! Как он умудряется с такой филигранной точностью управлять своим грузным на вид телом это надо видеть! А еще прыжки! Это просто феноменально, как этот здоровенный котяра взвивается в воздух, выталкивая свое тело без видимых усилий. Я с трудом поверил своим глазам, когда он как-то раз одним движением взлетел с пола на высокий холодильник. Все эти прыгуны в высоту со всей их техникой и прочими прибамбасами ему в подметки не годятся! А он без всякой техники, без всяких тренировок проделывает эти трюки играючи, без напряга. И эти роскошные зеленые глаза, отражающие свет, как рефлекторы, почище любых катафотов.
Но главное в этих «тиграх асфальтированных джунглей» все же не это. Самое важное и ценное это поразительное свободолюбие, настоящий инстинкт свободы, заложенный в этих обаятельных зверьках. Кошку невозможно заставить, принудить, подчинить, выдрессировать она всегда делает только то, что сама хочет. Кошку можно убить, но нельзя поработить. Недаром же, хотя об этом мало кто знает, на знаменах повстанцев Спартака была изображена именно кошка давний символ свободы.
Как раз это восхищает меня более всего внутренняя свобода, независимость, самодостаточность и, конечно, чувство собственного достоинства, столь присущее «усатым полосатым». Я чувствую духовное родство с этими мини-тиграми, потому что в моей шкале ценностей именно свобода и достоинство занимают первое место. Я не терплю подчиняться сам и не жду подчинения от других, мне не нужно преданно смотреть в глаза. Мне не нужны рабы, или хотя бы слуги. Мне нужны равноправные партнеры. Молчалин говорил: «Служить бы рад. Прислуживаться тошно»1. Я бы развил его мысль: и служить-то тошно, а уж прислуживаться
И я Григорию не хозяин. Вернее сказать, что мы друзья. Да-да, именно друзья! Ведь дружба может быть только между равными. И поэтому я «кошатник».
И я Григорию не хозяин. Вернее сказать, что мы друзья. Да-да, именно друзья! Ведь дружба может быть только между равными. И поэтому я «кошатник».
***
Я взял пушистого зверька на руки приятное, успокаивающее тепло стало разливаться по телу. Я почувствовал, как буквально заряжаюсь энергией, словно от аккумулятора. Отвратительное покалывание, которое не прекращалось все время, пока я добирался домой, начало слабеть и через пару минут совсем прошло, также как и онемение в левой руке, но чувство тошноты осталось. Опустив Григория на пол, я направился в кухню кот помчался передо мной, давая понять, что он хочет есть. Покормив его, я решил сначала принять душ, а затем перекусить.
Освежившись и окончательно придя в себя, я приготовил себе несколько бутербродов и сварил кофе, которого я, кстати, так и не попробовал у Бориса. Я тщательно, как меня учили, пережевывал хлеб с сыром, пытаясь сосредоточиться и сделать какие-то выводы. Что я видел? Чему я был свидетелем? Есть ли во всем этом что-либо тревожное или же все в порядке вещей?
Поев, я пошел в комнату и уселся за письменный стол. Отставив в сторону пишущую машинку уже не новый, но по-прежнему надежный «Унис» я взял стопку чистых листов бумаги и положил ее перед собой. Я решил проанализировать все методически, подробным образом, по возможности ничего не упуская. Достав из карандашницы несколько разноцветных фломастеров, я положил их справа от себя. Немного подумав, я написал наверху листа крупными буквами: АНАЛИЗ обычным синим фломастером и подчеркнул. Итак, чем я располагал? В чем заключались, прежде всего, странности, связанные со всем этим делом?
Конечно, самое характерное это то, что Наташа приходила всегда только ночью. Я взял красный фломастер и поставил цифру 1, а затем написал: «Приходит только ночью. Борис никогда не видел ее днем». После этого я задумался. В самом деле, почему только в темное время суток? Сама она сказала, что у нее попросту нет другого времени, но так ли это? Мне это представлялось малоубедительным. Неужели за два месяца ее знакомства с Борисом, она все время была так занята, что ни разу не смогла освободиться пораньше, тем более что, по словам Бориса, они встречались почти каждый день? Вернее, конечно, каждую ночь. Кстати, почему почти каждую? Были ли на это какие-либо определенные причины? Об этом, я не успел, к сожалению, спросить. Так или иначе, она никогда не появлялась днем. Объяснить это простой случайностью, совпадением было все равно, что допустить, будто обезьяна, произвольно ударяя по клавишам пишущей машинки, может напечатать девяностый сонет Шекспира. Нет, это была не случайность, а необходимость. К тому же, время ее пребывания у Бориса медленно, но постоянно возрастало.