Тогда, продолжает басить Дед Мороз, расскажите-ка мне стихотворение!
На этот раз желающих изрядно поубавилось. Но зато среди них и я. И хотя мой голос звучит громче всех, но первой выступить, открыть конкурс Дед Мороз дозволяет Наташке (соседская девчонка, противная ужасно, потому что подлиза, потому что подлизывается к Анне Ивановне, а еще ябедничает).
Внук согласно кивает головой и рассудительно говорит:
Они все такие. В нашем классе Светка
Ну, Сань, может, и не все, но встречаются Да и к тому же вряд ли я был тогда справедлив И вот Наташка выходит вперед. И, шмыгая носом, постоянно запинаясь, кричит:
Наша Таня громко плачет:
Уронила в речку мячик.
Тише, Танечка, не плачь
Не утонет в речке мяч.
Аплодисменты артистке. Особенно усердствуют и бьют в ладоши (это я вижу) Наташкины родители. После Наташки мямлит что-то свое Пашка. Он хоть и друг, но мне за него приходится краснеть. Я тоже готов. Меня явно не замечают. Но я упрямо заявляю о себе. И вот, когда выступило пять или шесть школьников, ко мне подходит Дед Мороз.
А ты, мальчик, что можешь рассказать? Вижу, давно рвешься. Ну, слушаю.
Я вырываюсь вперед. Я бесконечно счастлив, что вот, теперь и на меня смотрят люди; что теперь и меня будет слушать вся деревня. Волнуюсь. Мну обшлага ситцевой рубашонки. Собираюсь с духом и начинаю:
И живет в колхозе дед
В девяносто восемь лет.
Бодрый он имеет вид
И в работе деловит
Краем уха слышу, как кто-то из гостей новогоднего праздника комментирует:
Ишь, ты! Стар, а все робит
Краем уха слышу, как кто-то из гостей новогоднего праздника комментирует:
Ишь, ты! Стар, а все робит
Дедуль, а что такое «робит»?
Колхозники на Урале тогда так говорили: робит значит работает.
Внук кивает, давая деду понять, что теперь ему все ясно.
Дед вновь берется за рассказ:
Я же с прежним усердием продолжаю:
Годы деду не преграда,
У него своя бригада.
И выходят с дедом в ряд
Тридцать пять его внучат.
Все тот же зрительский голос:
Ух, ты! Надо же! Дед молодец! Мальчуган тоже! Вона, как лихо шпарит!
Зрительская ремарка лишь прибавляет мне энтузиазма.
Внук снова спрашивает:
А что такое «ремарка»?
Это, внук, проще говоря, замечание по какому-либо поводу Ладони, значит, вспотели. От волнения. Потому что наступает, можно сказать, самое главное: я должен перечислить все имена. А это вам не «наша Таня громко плачет» Посложнее будет. Попробуй-ка, упомни тридцать пять имен. И не абы как, а чтобы складно. Собираюсь с духом и продолжаю. Вот и последние имена:
Клава, Люба, Настя, Даша,
Катя, Оля, Зина, Маша,
Света, Нина, Лида, Валя,
Аня, Таня, Вера, Галя,
Клим, Игнат, Ефим, Андрей,
Виктор, Игорь и Евсей.
Я делаю паузу. С шумом выдыхаю воздух. И готовлюсь к следующему этапу: как-никак, а предстоит повторить все тридцать пять имен и в том же порядке еще трижды. Так в стихотворении. Поэтому не имею права на ошибку.
Ух, ты! комментирует внук и теснее жмется к деду. Здоровски!
Все, Сань, заканчивается благополучно. Я радуюсь: без запиночки! Сначала тишина, но вскоре же в классной комнате буря аплодисментов. Мужики от восхищения громко топают ногами. Кто-то из них громко восклицает:
Совсем малявка, а такое учудил!.. Это ж, надо, а! Тридцать пять имен упомнил И так все складно-складно!
Дед Мороз кладет на мои жесткие, а потому непокорные, вихры мягкую и теплую ладонь.
Ты чей, мальчик, будешь?
Агронома сын, охотно и с достоинством отвечаю я.
А фамилия твоя?
Водовозов.
А имя есть?
Вот какой вредный, думаю про себя, этот Дед Мороз. Однако вслух отвечаю:
Семеном, дедушка.
Семеном? переспрашивает Дед Мороз.
Да, все также с достоинством отвечаю я. А пацаны в деревне меня, дедушка, Сенькой еще называют.
Спасибо тебе, мальчик, за такое трудное, но прекрасное стихотворение.
Дед Мороз наклоняется и целует в щеку. Ах, до чего ж мне был приятен тот поцелуй, Сань! Дед Мороз выпрямляется и, обращаясь ко всем присутствующим, развязывая свой мешок, говорит:
Да, все мои маленькие артисты заслуживают подарка. Но я думаю, дети, что главный приз всё же заслужил ученик первого класса
Дед Мороз достает из своего волшебного мешка огромный-преогромный калач, протягивает мне, и буря аплодисментов. Мне так тогда показалось, что потолок от аплодисментов может обрушиться. Я беру калач, прижимаю крепко-крепко к груди, мне хочется расплакаться, но изо всех сил креплюсь. Я пытаюсь что-то сказать, но у меня ничего не получается. С трудом и очень тихо выдавливаю: «Спасибичко, дедушка родной мой миленький» Я срываюсь с места и убегаю в коридор. В глазах слезы. Слезы счастья. В эту минуту я хочу быть один.
Внук гладит мягкой и теплой ладошкой по седым волосам деда. Он тихо спрашивает:
Калач, наверное, был очень-очень вкусный, да? На меду, да? Обсыпанный сахаром, да?
Семен Александрович кивает.
Вкуснее, Сань, не бывает Этот калач пекла сама учительница из ржаной муки, напополам с отрубями, выделенной по такому случаю колхозом. Это был необыкновенный калач! М-м-м, до чего ж был вкусный! Был бы еще вкуснее, если бы Анна Ивановна для теста нашла хоть чуть-чуть соли.
Внук не понимает. Он переспрашивает: