Андрей Куликов - Племя молится о нас. Сборник стихов стр 2.

Небо, листом обожженной бумаги,
Тлеет над городом чернью тяжелой
Мы потеряли надежду и страхи.
Будем ли вместе  вопрос нерешенный.
       Пахнет пожаром от дыма табачного.
       Эта усталость, хоть что-то, но значит ведь?
       Вкус к суициду и тяга к убийству.
       Долгая ночь, и пять лет  очень быстрых.

Муза моя  потаскливая сука.
К счастью, похоже, относится ровно.
Нашу любовь уважает за муки.
Смехом вплетается в дикие стоны.
       Пишет стихи, потешаясь, невзрачные 
       Мысли дешевые, рифмы прозрачные
       Только оно наше чувство лелеет.
       Черное небо над городом тлеет.

Беда забила в уголок.
Рука, придерживаясь плана,
Забила плана План помог
И в сотый раз. Но как-то странно
Разговорился уголек:
Про уголок, про то, что рано
Себя от раны в гроб вовлек.
Что был бы счастлив как-нибудь,
Не будь бы я чрезмерно нервным.
Что в жизни мог бы встать на путь,
На верно выбранный, наверно,
Лишь крикнул бы себе: «Не трусь!»
Но трусь, дрожа в углу, о стены.
Боюсь бояться и боюсь

Кашель.
Никотин и кровь
Раковина глотает жадно.
Рвутся струны, пляшет бровь.
Холодно и снова жарко.
Холодно опять. Кровать
Губкой пот сочит холодный.
Спит Бессонница удобно 
Не удобно в бок толкать 
Страшно:
Встанет  будет шум.
Шум мигренью, пульсом звонким.
Не уснешь. Что ж, на ночь струн
Хватит. Пять еще  не долго.
Пять  чуть-чуть. Пинками гнать
Ночь, до самого восхода.
Чушь писать. Взаимно-гордо
С одиночеством молчать.
Кашлем в ночь плевать негромко.
Ждать. Не спать. Не спать и ждать.

Все новая и новая тяга
Меня прижимает к полу.
А в холоде стеклянного взгляда
Беснуется прежний голод.
И время, издеваясь, с насмешкой,
Кривляется сальтом рядом.
В окошко вытекает неспешно
Струей желто-серой  ядом.

Все новая и новая в горло
Уродливой лезет лапой.
Из глотки выдирает упорно
Железную кашля вату.
Укутавшийся в дым, еле зримый,
Бледнеющий в кухне тесной,
Я жду, когда прольюсь никотином,
Раздавленный дыма прессом.

Мы, обнявшись, лежали вчера,
Поперечно разбитой посуде.
Очень молча друг друга любя,
Мы лежали с тобой губы в губы.
В животе у тебя мотыльки 
Ты еще симпатичнее с ними
Мы посуду, в четыре руки,
С наслажденьем особенным били.

К черту планы с посудой, малыш.
Ради любящих этих объятий,
Я молчу. Ты со мною молчишь.
Нам с тобой и молчания хватит.

Развеянный ветром по городу,
Пропахший спиртом и солодом,
Я  пепел с твоей сигареты.
               Замешанный в пыль и в дворовые песни.
               И в вечно похмельное лето.

Я  жизнь достоевскими прозами.
Ползу с иглы передозами
В дорожки Москвы, внутривенно.
               Я  траур, отчаянье, страшные вести
               Я то, что единственно верно.