Я проспал не более двух часов, как что-то будто выдернуло меня из постели. Не думаю, что меня разбудила гроза, ведь когда я провалился в забытьё, погода неистовствовала с той же силой, что и теперь. Однако что-то, то, чего я не могу описать и выразить словами, изменилось. Обстановка, сам воздух вокруг меня приобрели некий неизвестный доселе оттенок. По прежнему стучал по крыше дождь, но теперь звук был глуше: дождь будто влипал в мягкую жижу; всё также завывал за окном ветер, но теперь он на последнем издыхании, словно раненая птица, долетал до окна и с погребальным звоном бился в стекло. Грома я не боялся. Грома я не боялся никогда, и никогда не обращал на него особого внимания; так и сегодня вечером: он был для меня не более чем звуковой фоном. Сейчас же я обратил на него внимание; я поймал себя на мысли, что он мне неприятен. Мне сложно это описать, но временами гром напоминал мне треск ломающейся под живой плотью кости, а иногда создавалось впечатление, что кто-то взял дохлую кошку и изо всех сил лупит ею по ржавой водосточной трубе.
Я стоял у окна, и в свете редких всполохов молнии чувствовал себя будто на островке или в магическом круге, а вокруг меня бушевали некие силы, угрожая в любую минуту разметать мое хрупкое убежище, как карточный домик, добраться до меня и тогда И вот что тогда было непонятно. Наверно страхи, накопленные за века в наших генах и заботливо приберегаемые для определенного момента, были близки к тому, чтобы вырваться наружу. Я содрогнулся, прислушавшись к своим ощущениям, и застыл, как изваяние, боясь пошевелиться.