Татьяна Вольтская - В лёгком огне. Стихи стр 3.

И крикну во дворе-колодце,
Где месяца пробились рожки:
 Когда, когда же он вернется?
 Вернется он, когда умрешь ты.

Тогда и руку с сигаретой
Узришь, и дивную усмешку,
Как бы предвестие рассвета.
Тогда беги к нему, не мешкай.

Ну, что, дружок, пожалуй, осень 
Слиняли аисты и цапли,
Осталось долбануться оземь
И в перьях спрятаться, не так ли, 

В чужой судьбе, в чужой личине,
В любви, что светит, но не греет.
При желтой ветке  при лучине
И ночь темней, и боль острее

От синевы небес нетяжких,
Молочной дымки на болоте
И в длинных золотых рубашках
Берез, почти лишенных плоти.

В озябших пальцах все быстрее
Рассветы чиркают, как спички,
Вокруг остывшей батареи
Разбросанные, как кавычки 

Вкруг ветхих слов, оконной рамы
Рассевшейся, кофейной гущи,
Расплесканной в борьбе неравной
И с холодом, и с тьмой грядущей.

Так тихо, что вдали яснее
Бряцанье льдов, снегов раскаты:
Зима на горизонте, с нею 
Ее веселые солдаты,

Ее седые мародеры,
До золота и тела падки.
Ну, что, дружок, ты видишь, скоро
Здесь будут новые порядки,

Полезут друг на друга рати 
И братья, и отцы  войною,
И легковесные объятья
Навряд ли будут нам стеною.

Ну а пока стоит над нами
В тиши полей, в сердечном громе
Седьмое небо  словно знанье
О нашем настоящем доме.

Горят его пустые башни,
И обещая, и пугая.
Береза сбросила рубашку 
И встала перед ним, нагая.

С каждым днем, с каждым сном все короче,
Все прямее оставшийся путь.
Только не торопи меня, Отче,
Дай отравленный воздух глотнуть,

Дай поежиться  холодно, братцы! 
Проходя по дрожащим мостам,
Дай мне досыта нацеловаться
С сыновьями Адама  а там 

Как листва в ноябре, отпылаю,
Упаду, как неслышное «ах!»,
Только имя Твое сохраняя
На рассыпавшихся губах.

Ноябрь  как страстная суббота:
Спаситель спускается в ад,
Деревья  обритою ротой
Стоят и молчат.

Просеивается сквозь сито
Ветвей умирающий свет,
Все золото сорвано, смыто,
Лишь тридцать монет

Дрожат на остывшей осине,
На дне оглушенных сердец.
Так сыро  как будто о Сыне
Не помнит Отец.

Мерцающий слиток вокзала,
Рекламы пустое чело
Над лужами.  Что ты сказала?
 Да нет, ничего.

И поезд товарный облезлый
(На краску, наверно, лимит)
Вползает  как будто от бездны
Ключами гремит.

Как будто не щебень с соляркой,
А наши грехи он везет,
Стеная,  как будто бы ярко
Не весь горизонт

Займется с востока на запад,
Как будто Спаситель сейчас
В одеждах из снега внезапно
Не встанет средь нас.

Человек, который дышит рядом,
Дан тебе до утренней поры:
Он растает в воздухе, разъятом
На пролеты лестницы, дворы,

Мокрый снег над вывеской погасшей,
Он исчезнет в шорохе шагов
У метро, во тьме, в перловой каше
Сонных лиц, беретов и платков,

Растворится, потеряв приметы,
Сохраняя в ледяной крупе,
Как в окошке, слабый сгусток света,
Видный только Богу и тебе.

Невысок мой бревенчатый терем,
Недалек помутившийся ум.
Не пойму, почему ты растерян,
И откуда в ушах этот шум.

Ты куда это сыр и печенье 
На Маланьину свадьбу принес?
А глоток коньяка от смущенья
Не поможет, и сердце, как пес

У соседки по свежей пороше
Крупно скачет, звеня, на цепи.
Счастье  тоже тяжелая ноша.
С непривычки особенно. Спи.

Так холодно  кажется, Малер
Гудит в позвоночнике. Соль
На ветках. Желтеет брандмауэр,
И тополь острижен под ноль.

И облако цвета шинели,
Повисшее на золотом
Гвозде, над мостом,  неужели
Сорвется? Не будем о том,

Что чудится вдруг в этой черной,
Бурливой, блудливой волне,
Свистеть и хрипеть обреченной
В хваленом граните, во мне,

В скукожившемся прохожем,
Напялившем город, как плащ, 
О, как он потерт и поношен,
И легок, и складчат. Не плачь.

То плац, то дворец, то казарма,
И сдавленный вдох  вопреки
Имперскому шарму и сраму.
И выдох. И трепет руки.

Вырывают граждан из страны
С мясом  будто гвозди из стены,
А без них  как карте на стене 
Удержаться не на чем стране.

Шелестит бумажная Сибирь,
Рвется речка Волга, речка Свирь,
Меч бумажный и бумажный щит:
Только дунет ветер  и слетит.

Ах, как жалко страну, как жалко 
И тайгу, и канаву со льдом,
И Камчатку, и Тихову Алку
С третьей парты, и этот, с трудом

Забываемый праздник  ни слова
Про убитых  лишь Волга да степь,
Над кровавою ямой  Орлова
Рассыпает щебечущий степ.

Над бараками, над колючкой
(Кто там спит  грузин, сибиряк?)
Машет Грушенька белой ручкой,
Семиструнный вздох  «чибиряк,

Чибиряк», и цыганским плечиком
Дрогнет даль.
Неужели все?
Неужели нас, искалеченных,
Даже Бог уже не спасет?

Ах, как хочется снега  небесного белого семени,
Что течет, прикасаясь едва, по рукам, по лицу,
Ах, шестерка-трамвай, как во сне, добежали и сели мы 
Ты на снег в волосах не смотри, не вези нас к кольцу.

Вот метель задышала, мехи развернула тальянкою,
Спотыкаясь, хмелея и перебирая басы.
Я вернулась домой, и под дверь незажившею ранкою
Пробивается свет, и не надо смотреть на часы,