Николай Гарин-Михайловский
Карандашом с натуры. По Западной Сибири
Глава I
Между Пермью и Тюменью. Тобольская Обь. Коренные сибиряки. Рассказы Ивана Владимировича. Остяки. Томск.
Тому уж несколько лет. Едем по Уральской дороге, и из окна вагона видны знаменитые демидовские заводы. Было время, когда люди сотнями здесь пропадали с лица земли, о том повествуют летописи, знают бездонные погреба и кладбища. И те и другие места последнего прибежища и жертв и палачей. Сбыт фальшивой монеты шел здесь открыто. На упрек Екатерины II Демидов добродушно ответил:
И, матушка, о чем толковать! Все мы твои и с потрохами!
Смотришь на эти чистенькие и беленькие постройки, крытые железом зеленые крыши, на весь этот уютный и манящий к себе вид в майской веселой обстановке, и невольно рисуются в контраст захлебывавшиеся когда-то в погребах, исковерканные ужасом и мукою лица Дальше
Вот и грязная Тюмень со своими «нуждающимися» переселенцами, река Тура, маленькая, узкая. Пароход то за дно задевает, то за берег.
По сторонам поля, поля и поля. Изредка деревушка на берегу. Навозу масса, и берег весь завален, значит, в поле не возят.
В Иртыш вошли. Все та же пустынная равнина.
Какая же это Сибирь? говорит, недовольно морщась, один из пассажиров, инженер с собакой. И что тут покорил Ермак, когда и теперь никого нет?
Это, батюшка, все от настроения зависит, отвечает мрачный контролер. У меня был знакомый, и, знаете, его послали на Кавказ от пьянства лечиться. Ну, водки, конечно, ни-ни. Так что бы вы думали: озлился. Встречаю его, спрашиваю: «Ну, что Кавказ, как?» «Какой Кавказ? говорит, никакого Кавказа нет». «Ну, как же, говорю, все-таки виды» «Какие виды? никаких видов нет». «Горы» «И гор никаких нет» Вот до чего можно дойти.
Тобольск. Мостовые из досок, музей, памятник Ермаку. Музей небольшой, привлекающий своей простотой и запахом Сибири: эскимосы, самоеды, олени, медведи, упряжь, одежда, оружие, латы; но тут же поломанный нивелир фабрики Герлаха. И он, конечно, выстоится и в свое время тоже стариной станет. По стенам портреты Ермака. Пять их, и сходства между ними никакого.
На обратном пути из города к пароходу встретили партию арестантов. Идут, звенят кандалами; торчат рыжие голенища; серые халаты, на спинах по два бубновых туза; наполовину обритые головы по продольному направлению. Арестанты на нас, мы на них смотрим, ищем следов злобы, отчаяния, преступления, но глаз утомляется на общих масках тупого равнодушия, апатии, и только изредка ловишь злорадный, звериный взгляд тоски и горя. И все то же общее впечатление строго арестантского цвета: серого неба, серой реки и всей серой, однообразной природы, той Сибири, которую мы до сих пор видели.
Приехали на пароход. До отхода еще полчаса. Пьют пиво, разговаривают о городе, рассматривают покупки и угадывают цены. На пристани праздного народа масса. Стоят и смотрят. Молодой человек, в легком костюме, довольно грязном, больше, очевидно, думающий о материях высших, чем о том, что у него под ногами, споткнувшись на кем-то положенную палку, чуть было не растянулся на полу, но оправился и сел возле меня.
Далеко-с?
В Томск.
Из Петербурга?
Да.
А я, позвольте представиться, здешний репортер. Может, слыхали о нашей газете? Не слыхали, конечно; двести пятнадцать экземпляров расходится. Сто восемьдесят платных, тридцать пять даровых. При начале издания так и рассчитывали: городскими только ошиблись считали восемьдесят, а набралось девяносто.
Что ж вы не продаете отдельными нумерами? Вот бы и мы купили.
Не разрешают.
Как же? Ведь это мера наказания.
Ну, и редактор то же говорит, а местная власть говорит, что она права не имеет на розничную продажу, ну, и не продает Конечно, если бы чрез министра можно бы добиться; но ведь тогда совсем зарез будет: вроде войны выйдет, тогда и все бросай. Теперь и то уж Дама одна тут благотворительный спектакль нам расстроила. Ну и описали так слегка в газете, а муж ее, доктор, ведь редактору и залепил затрещину. Да еще как залепил, сзади! А! Ну, хотели огласку дать, не разрешили.
Дуэль была?
Какая там дуэль Так и пропало! А вы никакого материала не дадите нам?
К сожалению, не имею Да ведь у вас много же матерьялу должно быть и здесь.
Да его-то много, да не любит наш цензор, вычеркивает. Пишите, говорит, о чем хотите, ну, о других губерниях; что вам непременно далась здешняя: забудьте о ней. Ну, о чем же писать? Кто его знает, как у других, свою знаешь
А можно бы было написать, если б позволили?
Молодой человек только рукой махнул.
Пиво-то на пароходе у вас лучше нашего, сибирского? У нас вроде как будто не настоящее.
Еще бы в Сибири захотели настоящего, вмешался один из пассажиров, Иван Владимирович. В Сибири уж такое положение все исполняющие должность, ну, и пиво тоже вроде того, что должность исполняет.
Рассмеялись. Репортер заглянул мне в глаза и тоже вдруг рассмеялся. Добрые голубые глаза, голая шея, порыжелые сапоги, желтое лицо.
Опять поехали. Берег все уходил, река шире да шире.
Проснулись как-то: Обь. Куда глаз ни хватит, все вода да вода, а по ней, точно плавучие кусты, целые острова голые, лишайные, с тонкими прутьями тальника, еле распустившегося. Чтобы сказать величественно было, поражало, подавляло нет. Скучно просто