Мерзавцы!
Скоты!
Я тоже видела одного урода, элегантно одетый в красивую вышиванку, он бил людей железной палкой с таким наслаждением!
Да, эти твари на погром, как на праздник идут, даже парадные костюмы и галстуки надевают! А потом пинают ногами, при всем своем параде, самым жестоким образом, даже пожилых людей. Вон недавно нашего профессора запинали таки. Лежит весь в синяках.
Да! И все это свои же! Вот гниды!
Не говори, тоже мне украинская националистическая милиция! Хуже немцев!
Да! И все это свои же! Вот гниды!
Не говори, тоже мне украинская националистическая милиция! Хуже немцев!
Немцы не вмешиваются, потому-что считают это актом самоочищения.
Не вмешиваются, потому-что сами, наверное в шоке от зверств этих ублюдков. Да и зачем? Им то что?
Там где им надо, очень даже вмешиваются. Вон недавно согнали народ на уборку после бомбежки, а моя соседка и вовсе должна убирать туалет какому-то немцу.
Слушайте, а вы слышали, как в воскресенье согнали мужчин к озеру, заставили их заходить в воду по горло, а один немец топил их багром, а женщины стояли и плакали, кричали, но ничего не могли поделать?
Да, слышали, уже весь город знает.
А на Замарстыновской улице немцы все с фотоаппаратами бегали, снимали наших голых женщин.
Это ж ужас! В самом центе города?
Возле Оперы что лучше? Такое издевательство! Мужики, женщины, старики на коленях чистили улицу, а эти уроды, там ведь и женщины были! наслаждались таким зрелищем, обзывались и злорадствовали.
Толпа, конечно жестокая!
Слушайте, а поляков то тоже уже начали депортировать! Вон в соседнем доме, прямо насильно отправили куда-то под Варшаву.
Маленькая девочка, лет десяти, слушая всех дяденек и тетенек вдруг громко заплакала, и всхлипывая сказала:
И я видела, когда мы с мамой на почту ходили, там сильно били людей, прямо лопатами, они были в крови, а плохие дяди кричали им «Юде! Юде!»
Мама обняла девочку и повела ее домой.
Долго еще народ стоял у двери несчастной женщины, утешали, предлагали помощь.
Эмма обняла крепко Сару и сказала:
Умоляю, ни шагу на улицу, а если что, беги, прячься. Умоляю!
Мамочка, плакала Сара, мне страшно!
Артур стоял рядом молча, не понимая, чем помочь, как помочь этим людям.
Он тоже и не раз слышал страшные истории про погромы, несколько раз и сам был их свидетелем.
Сейчас перед ним всплыла картинка того страшного дня, когда он случайно наткнулся на полуживую, в разорванной одежде, женщину, которая была совершенно истерзана.
Артур только наклонился к ней, что бы помочь встать, как услышал жуткий окрик:
Ну ка отойди, или и ты на своей шкуре все это испытаешь.
Перед ним стояли здоровенные мужики.
Один подошел к Артуру вплотную, взял, как щенка, за шкирку и отшвырнул в сторону.
Затем мужики, переговариваясь между собой, стали снимать с жертвы кольца, туфли и пихать по своим карманам, затем просто так, для своего развлечения, дорвали окончательно платье на ней, да так, что его клочки швыряли по сторонам.
Женщина стонала, просила пощадить, а эти мерзавцы гигикали и плевали в нее.
Она лежала в одних чулках и нижнем белье.
Когда мужики ушли с награбленным, Артур подбежал к женщине и помог ей подняться.
Он снял свою рубаху, накинул на несчастную и проводил ее домой.
Новое жилище Сары и Эммы было сырым и убогим.
Кроме того, к ним подселили еще две молоденькие девушки.
Вход в подвал был завален отходами.
Эмма решила сразу расчистить проход.
Все принялись ей помогать.
Но, вдруг, они услышали женский крик а следом мужские крики и смех.
Эмма быстро скомандовала девочкам скрыться за дверью подвала.
В щель было видно, как из-за угла дома появилась женщина вся истерзанная, в нижнем белье.
На ней был только лифчик, пояс, который поддерживал чулки.
Даже обуви не было, она так и бежала в чулках с криками о помощи, а следом, погоняя ее палками и автоматами шли немецкие прихвостни и немцы, фотографируя свою жертву.
Они смеялись, цеплялись за резинки от ее чулков, натягивали их, а потом резко отпусками, затем раздавался дружный хохот.
Прогнав беднягу по двору, они направились по центральной улице с выстрелами и выкриками:
Жиды! Не прячьтесь, мы сегодня добрые! Выползайте из своих нор!
Эмма с девочками долго еще не решались выйти даже во двор.
Еду, которую Артур приносил Саре и ее маме, они делили на четверых.
Эмма, чаще всего отказывалась от своей порции.
Она варила полугнилую картошку, которая еще осталась после зимы, и ела ее сама.
Жили с каждым днем все все хуже.
В повале было очень сыро, еды не хватало, выйти на улицу можно было лишь в темное время суток, и то боялись каждого шороха.
Но, выходить приходилось хотя бы за водой. Эмма это делала сама берегла девочек.
Но, выходить приходилось хотя бы за водой. Эмма это делала сама берегла девочек.
И вот однажды
Было совсем тихо.
Только прошел дождик.
Эмма выглянула за дверь все спокойно, полицаев не видно, вот и решила быстренько добежать до колонки, набрать воды.
На обратном пути, за пару шагов до ее дома, вдруг из-за угла появились два полицая, одетых в черную форму с белыми повязками на рукавах.