Я стоял на правом фланге, постигая по мере сил, эту новую, мешком свалившуюся на меня жизнь. Еще неделю назад я шустрил санитаром в теплой вонючей перевязочной городской травматологии, а нынче колючие снежинки секли мою опухшую от проводин морду, и мутный мужик в военной форме кричал, чтобы я построился в колонну по четыре
Сморщенный, опёнкоподобный человечек с погонами прапорщика сообщил скрипучим голосом гнома, что нас ожидает санобработка с последующей выдачей формы зимнего образца.
Согласно уставу! добавил сердито человек-опёнок, направо за-мной-шагом-марш!
Стараясь идти в ногу, мы побрели за Грибным Прапорщиком по утоптанному до ледяной твердости снегу, разглядывая в суете начинающейся пурги мутные желтки прожекторов на крышах двухэтажных зданий.
Навстречу, мелкими группами и поодиночке, начали попадаться другие военные. Ясно было, что это солдаты, но выглядели они как-то странновато. Шапки их были квадратными, да к тому же ярко синими.
Тела квадратноголовых были наряжены в узкие черные куртки с поднятыми воротниками неизвестного меха, а ноги втиснуты в штаны, напоминающие более лосины гвардейцев времен Екатерины Великой.
Валенки имели отвороты, изукрашенные резными зубцами, что живо напомнило мне иллюстрации к сказке про кота в сапогах, где подобные отвороты украшали котовые сапоги.
Странно одетые солдаты смеялись радостно и, показывая пальцами на нас, кричали:
Красноярск есть?! Туймадск есть?! Норильск есть?!
Но еще чаще они ликующе выкрикивали совсем уже загадочную фразу:
Гуси, вешайтесь!!!
Метров через сто стало ясно, что гуси это мы, и вешаться предстоит именно нам
Санобработка оказалась обычной баней. В предбаннике нам было велено раздеться, свалив в кучу гражданское барахло.
Ценные предметы гражданского гардеробу следует сложить отдельной укладкой для отправки вашим семьям по почте, объяснил Грибной Прапорщик.
Подходящих вещей не нашлось ни у кого. По старой российской традиции в армию ехали в том, что не жалко выбросить.
Все равно скоммуниздят, объясняли нам перед призывом бывалые, отслужившие пацаны
Все живо поскидывали вещи и принялись торопить одного отстающего, которым оказался хмурый парниша полутораметрового роста. Он медленно и крайне основательно складывал стопкой свое ветхое бельишко, не обращая внимания на суету вокруг.
Эй, боец, давай поживее, подскочил к нему Грибной Прапорщик.
Я поживее не могу, подумав секунд десять, ответил парниша.
Это как так не могу? изумился прапор, отвыкший от подобных ответов.
Это так вот, что человек я такой, серьезный и основательный, невозмутимо сказал коротышка, продолжая пристраивать мрачные носки на вершину бельевой стопочки.
Надо же, проскрипел Грибной Прапорщик, Какой ты солидный! Фамилия?
Батюков. И чё? ответил полутораметровый.
Через плечо, тонко сострил прапорщик, ты прямо министр какой-то, Батюков! Атаман и предводитель. Гонору имеешь много. А ну, встать, Батюков! Мать твою через ехидну, в три просвета с разгону!
Парниша вскочил, чем вновь заставил оторопеть товарища прапорщика.
Что же это такое растерянно пробормотал прапор, упершись тяжелым взором в нечеловеческой величины и корявости мужское естество молодого бойца.
Парниша вскочил, чем вновь заставил оторопеть товарища прапорщика.
Что же это такое растерянно пробормотал прапор, упершись тяжелым взором в нечеловеческой величины и корявости мужское естество молодого бойца.
Мы сгрудились вокруг. Действительно, от такого зрелища всех взяла легкая оторопь.
Как же тебя призвали-то, Батя? спросил кто-то из толпы, ходить-то не мешает?
Доктор на призывном сказал, что я в корень пошел, объяснил Батюков. Да и в леспромхозе мы больше на лыжа́х, широким шагом. Ходю себе, ничего и Батя добродушно улыбнулся, явив отсутствие двух верхних зубов.
Ладно, хлопцы, сказал Грибной Прапорщик, хорош пялиться на пацана. Каким его мамка уродила, таким он для Красной Армии и сгодится, на страх супостату. Весь целиком. Айда мыться.
У входа в мыльный зал нас уже караулил старослужащий фельдшер Аркаша. Как и встреченные нами по дороге солдаты, он был в синей квадратной шапке и ушитых до лосиной узости бриджах. Аркаша производил первичный медосмотр, а именно спрашивал всех громогласно и весело о наличии мандавошек, причем ответов не слушал вовсе.
Парная оказалась заперта на ключ. Аркаша пояснил, что парная полагается только товарищам офицерам и туда не пускают даже дембелей. Горячая вода не каждый раз. Это сегодня дали по-ленински кипяточек, исключительно в честь молодого пополнения гусей
Фельдшер, похохатывая, расхаживал между нами полностью одетый и даже в валенках на резиновом ходу. От него изрядно попахивало козлом.
Один из наших сотоварищей, получивший еще на призывном пункте, за добрый нрав и врожденную интеллигентность, прозвище Чучундра, обратился к Аркаше с вопросом. Не снявший тяжелых очков даже в бане, Чучундра поинтересовался вежливо, не желает ли товарищ военфельдшер помыться. Ну, раз уж представилась такая возможность горячей водой.
Еще чего! захохотал Аркаша. Я дембель! А дембель должен быть толстым, грязным, веселым и ленивым!