Вот! опять первой воскликнула Пенелопа, заставив вскочить царя с ложа, понятно?
Все (включая самого Пигмалиона) дружно замотали головой, и уставились на царицу Итаки. И та торжествующе засмеялась.
Никто ни боги, ни колдуны нам не помогут. Только мы сами в состоянии взять себя за шиворот, и забросить обратно в грот, где нас уже заждался Витя. Согласны?
А что бы можем? в устах русской княгини этот вопрос прозвучал непривычно жалобно.
Я могу станцевать! пискнула прежде других арабская принцесса.
Валентина вполне ожидаемо, хотя и непроизвольно, скомандовала:
Так поди же, попляши!
Она сама вплела в этот танец собственные надежды, и любовь к далекому, заждавшемуся ее мужу. Как и другие красавицы тоже. И один «красавец». Душа Пигмалиона не выдержала натиска чувств, которыми сейчас щедро одаривали мир его новые, непрошеные знакомые. Он как когда-то Кошкин «заразился» волшебством танца, добавил в него, а значит, и в окружающее пространство свою энергию. И эта капля переполнила какую-то чашу, полную чуда; в мир щедро плеснуло, прежде всего, на застывшую в своей молочно-лунной красоте статую. Безжизненные многие годы глаза Галатеи вдруг зажглись огнем; а мрамор, который должен был осыпаться пылью при малейшем движении, стал теплым и мягким. Руки этой красавицы протянулись к возлюбленному; она явно готова была тоже закружить в танце. Но не успела Пигмалион сам шагнул к ней без всякой команды со стороны, и заключил ее в объятия. И было это объятие настолько теплым, и убаюкивающим; усмиряющим неистовую энергетику пляски, что Валентина невольно закрыла свои глаза (которых, вообще-то здесь, в эллинском царстве, не было). Закрыла со словами из басни:
Валентина вполне ожидаемо, хотя и непроизвольно, скомандовала:
Так поди же, попляши!
Она сама вплела в этот танец собственные надежды, и любовь к далекому, заждавшемуся ее мужу. Как и другие красавицы тоже. И один «красавец». Душа Пигмалиона не выдержала натиска чувств, которыми сейчас щедро одаривали мир его новые, непрошеные знакомые. Он как когда-то Кошкин «заразился» волшебством танца, добавил в него, а значит, и в окружающее пространство свою энергию. И эта капля переполнила какую-то чашу, полную чуда; в мир щедро плеснуло, прежде всего, на застывшую в своей молочно-лунной красоте статую. Безжизненные многие годы глаза Галатеи вдруг зажглись огнем; а мрамор, который должен был осыпаться пылью при малейшем движении, стал теплым и мягким. Руки этой красавицы протянулись к возлюбленному; она явно готова была тоже закружить в танце. Но не успела Пигмалион сам шагнул к ней без всякой команды со стороны, и заключил ее в объятия. И было это объятие настолько теплым, и убаюкивающим; усмиряющим неистовую энергетику пляски, что Валентина невольно закрыла свои глаза (которых, вообще-то здесь, в эллинском царстве, не было). Закрыла со словами из басни:
Со светом Мишка распрощался,
В берлогу теплую забрался,
И лапу с медом там сосет,
Да у моря погоды ждет
У моря, улыбнулась Валентина, обнимая Галатею покрепче, у самого Средиземного моря!
Блин, Валя, воскликнула дернувшаяся в руках «Галатея»; воскликнула голосом любимого мужа, ну, я еще понимаю расцарапать спину до крови ногтями. Сам люблю тебя так же сильно. Но чем ты теперь меня?!
Валентина, а с ней еще пять женских сущностей в изумлении не только сами вскочили на ноги, но и подняли не такого уж легкого Кошкина. И принялись вертеть его; прежде чем прижать к необъятной груди.
Дождались, шептали губы сразу шестерых красавиц, дождались «у моря погоды».
А счастливый не меньше их Николаич покорно принимал ласки; только чуть опасливо косился на правую руку супруги, в которой был зажат неведомо откуда взявшийся молоток
Примечание: В тексте шрифтом выделены отрывки из басен Ивана Андреевича Крылова.
2. Стихи о прекрасных дамах
Голос, зовущий тревожно,
Эхо в холодных снегах
Разве воскреснуть возможно?
Разве былое не прах?
Валентина не задавала себе таких вопросов. Она лечила свою нервную систему целую неделю. А вместе с ней «лечились» и все пять красавиц в ее душе. Хотя, что им-то было переживать? они были опытными путешественницами во времени. И рисковали не собственными шкурами.
Скорее всего, догадалась, наконец, Кошкина, это они меня так поддерживают. Жалеют, несчастную.
«Жалели», кстати, все вокруг весь отель; и обслуживающий персонал, и отдыхающие британцы, и любимый муж. Это после того, как Валентина, находившаяся в первый день после путешествия в далекую Элладу под особо сильными впечатлениями, устроила грандиозную головомойку английской семье, пробормотавшей вечное «Мо-о-онинг» без должной почтительности.
Так что все передвигались по коридорам перебежками; уверившись, что грозная «русская миссис» отсутствует в пределах слышимости и видимости. И на пляже рядом был лишь Виктор Николаевич, да несчастный юноша-слуга тот самый, что однажды осмелился опрокинуть на чарующую плоть Валентины Степановны полстакана коктейля со льдом
Валя послушала, как весело стучат о стенки очередного бокала кубики льда, кивнула, и позволила себе, наконец, признаться, что никакие нервы у ней не страдают. И что гнетет ее все последние дни единственный вопрос: «И что дальше? Куда мы теперь с вами, подруги «дней моих суровых»?