И я решил ну, если так,
Моей любимой маме
Добром отвечу на добро,
Спасибо не приняв.
И в тот же день за просто так
Поел, как в ресторане,
На кухне разбросав ведро
И мусор обсосав.
Опять куда-то скрылась мать,
Платок накинув наспех,
Вернулась с дяденькой в очках
С седою бородой.
Где я видал его халат?..
И этот запах маски
О, Боже! Что за боль в руках?!
Ай, колет, как иглой!!!
Я заревел. Он осерчал
И взял меня за руки.
«А ну-ка, быстро замолчи,
Мужик ты или нет?!»
Я был мужчиной, и не стал
С ним радостно сюсюкать,
И сил набравшись, замочил
Ногой ему в лорнет.
Я загордился так, что вмиг
Вся боль моя исчезла,
На маму гордо посмотрел,
Но та бледна была.
Обескураженный старик,
Ворча, уселся в кресло,
А мать, швырнув меня в постель,
Осколки убрала.
Но я же защитил себя!
А где рукоплесканья?
Враг отступил, я жив-здоров,
Честь дома спасена?..
Но мама, фартук теребя,
Вздохнула под молчанье,
И вдруг заплакала без слов
Тихонько у окна
Врач встал и к ней просеменил:
«Гражданочка, терпенье».
Взгляд мама слезный подняла
«Весь мусор обсосал!..»
«Си Ди», ей доктор пробубнил,
«Расстройство поведенья».
Потом прошаркал до стола
И справку написал.
А у меня в моём уме
Взрывалось и сверкало
И факты, сплавившись в дугу,
Порвали мысли нить.
Неужто делать в жизни мне
Придётся столь же мало,
В бою послушным быть врагу
И тихо говорить?!..
Одно большое «может быть»
Плыло перед глазами,
Вводило в бешенство меня
И не давало спать.
Нельзя решить, нельзя забыть
«О, что мне делать, мама?!»
Ревел я маме, но она
Не стала отвечать.
И то был значимый момент
Для всей грядущей жизни.
Родные стали для меня
Вселенною чужой
И я, в ближайшие пять лет,
Стал смахивать на слизня,
Да и вообще при свете дня
Был словно сам не свой.
Какой-то страх А вдруг нельзя?
А вдруг накажет папа,
А вдруг неправильно, а вдруг
Окажемся в беде?..
И часто я, тайком скользя,
Пыль вытирал со шкафа,
Всё озираясь, но испуг
Преследовал везде.
Но часто всё же я влипал,
Когда, помочь желая,
К примеру, чаю всем налить,
Я сахар рассыпал.
И я, потупившись, стоял,
Расплаты ожидая,
Не смея что-то говорить.
Но плакать не желал.
И вот однажды мысль моя
Мне стукнуло четыре
Приподнесла такое мне
Я начал хохотать.
«Какого чёрта», молвил я,
«Я узник в сей квартире!
Я не согласен быть в тюрьме
Не буду помогать!»
А почему я сдалал так?
Ну посмотрите сами
Мы с мамой вышли побродить
В субботу во дворе.
А во дворе полно собак,
И мне сказала мама:
«К собакам близко не ходить!
Катайся на горе».
И я пошел. А мать скорей
Болтать к своим подругам.
И вдруг Один большой щенок
Породистых кровей
Сорвался вскачь и прямо к ней.
Я чуть не сел с испуга.
Я должен был и я не мог
Спешить на помощь к ней!..
И за секунду в голове
Мелькнула жалость к маме,
Её «К собакам не ходить!»
Настойчивый приказ,
И, только начал меркнуть свет
В глазах моих упрямых,
Решил я мама будет жить!
Пусть даже после нас
Я побежал наперерез.
Щенок рычал враждебно,
И мамин тонкий звонкий визг
Пространство заполнял.
Дурацкий страх почти исчез,
Он был почти целебным
Невроз ушёл куда-то вниз.
Я чётко размышлял.
Прыжок! Испуг собачьих глаз
Но только на мгновенье
И руки в хватке на века
Обвили шею пса.
И смрад переполняет пасть
И кажется движенье,
Которым я валю щенка,
Уж длится полчаса
Трещит разорванный пиджак
Но псина уж не лает!
И что-то тёплое в руках
Иль кровь, или слюна
Я победил, и снова враг
Стыдливо убегает!
Но сразу возникает страх
Где мама? Как она?
Я поднимаюсь, и с ещё
Нечёткой головою,
Но всё ж с улыбкой, как во сне
Рассматриваю двор.
Ушибы, ссадины не в счёт,
Я горд самим собою,
И вижу мамочка ко мне
Бежит во весь опор.
Я руки к маме протянул,
Обнял её улыбкой
И вдруг толчок в плечо меня
На землю повалил.
И я опять пошел ко дну
К бесчувственности зыбкой,
И ощущать металл ремня
Не оставалось сил.
Она меня хлестала так,
С такой слепою злостью,
Ремнём, руками, по лицу,
Себя не ведал я.
От этих яростных атак
Мои трещали кости,
Да так, что лаской тот укус
Казался для меня
И вот, старушки у крыльца
Привстали, побежали,
Почуяв близкую беду,
Разнять меня и мать.
И я, утёрши кровь с лица,
Всплакнул ещё устало,
А мама, переведши дух,
Вдруг принялась рыдать.
Сбежавший по ступенькам дед
Увёл меня от мамы,
Потом она была уже
Приветлива, добра
Мне было слишком мало лет
Я так осмыслил драму,
Что жизнь жестока, и вообще
Нечестная игра.
Я осознал, что ложь мудра,
Что лень обитель чести.
И эта мысль вела меня
По жизни пару лет.
Вся жизнь, нечестная игра,
Моей достойна мести,
И цель для шквального огня
Родительский совет.
И снова, лет так до семи,
Стонали мама с папой,
Когда водили за собой
Гулять иль на базар.
«Купи-и-и!!!» орал я им, «Возьми-и-и!!!»
Истошным благим матом,
Уткнувшись пальчиком в любой
Попавшийся товар.
Не то чтоб мне нужна была
Машинка или пушка
Мне нужно, чтоб я правым был
Я ж все-таки живой!
Но мама прочь меня везла
По полу от игрушек,
А я в истерике вопил
И маму бил ногой.
А дома дядя Гончаров,
Не покривлю душою,
С меня б рукою лёгкой мог
Обломова писать.
Тогда я, обходясь без слов,
Показывал рукою,
И был родным и царь, и бог,
И трон мой был кровать.