Тимофей Иванович бессмысленно бродил между грядок с секатором в руке. Мысли путались, в душе нарастало смутное беспокойство. Чтобы хоть как-то его сбросить, направился в дом к Екатерине Петровне.
Чего это она вдруг едет? спросил он.
Откуда мне знать? Думала, ты знаешь, ответила она.
Может, случилось что?
Сама места себе не нахожу, махнула жена рукой, Как получила, ночь не спала. Раз десять туда им звонила. Никто трубку не снял. А утром сразу к тебе поехала. Встречать надо. Вот сейчас приготовлю тебе обед и обратно, в город. Буду звонка ждать. А ты сам тут сильно не задерживайся. Сделай что надо, и домой. Кто его знает, что у них там вышло
Чего это она вдруг едет? спросил он.
Откуда мне знать? Думала, ты знаешь, ответила она.
Может, случилось что?
Сама места себе не нахожу, махнула жена рукой, Как получила, ночь не спала. Раз десять туда им звонила. Никто трубку не снял. А утром сразу к тебе поехала. Встречать надо. Вот сейчас приготовлю тебе обед и обратно, в город. Буду звонка ждать. А ты сам тут сильно не задерживайся. Сделай что надо, и домой. Кто его знает, что у них там вышло
Может, ничего Может, так, в гости едут с надеждой в голосе, успокаивая больше себя, чем жену, предположил он
В гости так не едут. О гостях заранее договариваются, отрезала Екатерина Петровна, Откуда ей знать, что мы дома и можем ее встретить? Может, мы на даче сидим? Тогда что? Три года не была и вдруг нате такое. Что нам подумать?
Ну, во всяком случае, жива, едет. Приедет расскажет. Чего зря голову ломать? заключил Тимофей Иванович, Пойду, кусты прорежу. До шестнадцатого еще три дня.
Екатерина Петровна, сварив из того, что было, немудрящий обед, вскоре засобиралась и уехала, забрав полное лукошко спелых ягод и оставив Тимофея Ивановича в одиночестве пережидать отпущенное до встречи время.
* * *
Спустя день приехал сын Федор, лохматый, небритый, угловатый с опухшим, помятым лицом, словно после большой попойки.
За свои тридцать с небольшим лет он не сильно преуспел в жизни. С трудом закончив среднюю школу и, сполна отдав дань государственному авторитету, пошел по стопам отца на производство, где довольно хорошо освоил сварочное дело. Но в передовики не выбился, не хватило терпения. Переметнулся в частный сектор бурно развивающихся кооперативов. Женился. Уговорил родителей разменять трехкомнатную «брежневку», загнав стариков в маломерную «хрущевку» и выгадав себе небольшую комнату в перспективной коммуналке, которую вскоре оставил жене с сыном, примкнув, на подъеме трудового успеха, к легиону бескомпромиссных борцов с неистощимым наследием «Зеленого змея». Стараниями матери долго лечился. Женился во второй раз. Но за неимением постоянного жилья, снова упал на родительскую шею. Три долгих года поскрипывал по вечерам продавленной раскладушкой в углу за шкафом, пока, наконец, не нашел себе служебной комнаты в общежитии картонажной фабрики.
Здоров, батя, как жизнь?
Твоими молитвами, ответил Тимофей Иванович, вопросительно глядя на сына, не сильно баловавшего его своими посещениями и участием, Какими судьбами?
Да вот, приехал стыдливо опустил тот глаза.
Чай пить будешь?
Давай.
Мужики молча прошли в дом, сели за стол, звякнули чашки.
От сестры что или как? первым спросил отец.
Да, по делу я нервно теребя в руках ложечку, ответил сын, явно подбирая подходящие слова из своего не слишком богатого лексикона для изложения стоящей перед ним задачи.
Я, понимаешь, жениться снова хочу, наконец выдавил он из себя и вопросительно посмотрел на Тимофея Ивановича, ожидая реакции.
Ну, и Бог в помощь, благословил отец, с явным облегчением, Когда свадьба?
Заявление подали. Через месяц.
Привел бы невесту познакомиться.
Само собой.
Что ж один приехал?
Не может она. Работает.
А ты ж что?
А я в отгулах. Не в общаге же спать. Решал вот тебя навестить.
Ну и хорошо, что решил, облегченно вздохнул отец, Мне как раз надо бревно перебросить. Вдвоем сподручнее.
Да бревно что, махнул рукой сын, бревно мелочь. Нам вот жить где-то надо.
Она что, приезжая?
Ко мне в общаге татарина подселили. Где жить-то? С татарином нельзя.
Семейным комната полагается, уточнил отец.
Полагаться-то полагается, ухмыльнулся Федор, Только в общаге-то, что за жизнь?
А у нас как?.. Сам знаешь
Вот я и говорю. Жилье покупать надо.
Так покупай. Работаешь как-никак. Деньги должны быть.
Много на эти деньги купишь. Мы с мамой сообразили, что нам добавить надо.
Чего добавить?
Тыщь пять баксов. Тогда как раз хватит. На комнату.
Откуда ж их взять?
Так вот отсюда. На кой тебе эта фазенда? Как раз и хватит. Вот заключил сын и залпом выпил остывшую чашку чая.
У Тимофея Ивановича гулко застучало в висках.
Ругаться с Екатериной Петровной все одно, что плевать против ветра. Но воспитывать сына дело совсем другое, даже если тому далеко за тридцать. И если Тимофей Иванович не обломал об спину своего отпрыска березовую жердину, то только благодаря тому, что больше года не видел его наглой рожи. Зато простыми словами и совсем не педагогичными выражениями он в доступной, можно сказать, народной форме объяснил сыну всю неправильность сделанного им предложения.