Ну чего ты там разлегся? Давай-ка ступай к турнику и сделай десять подходов за нарушение дисциплины
Я встал, отряхнулся, растерянно посмотрел на учителя. Не шутит ли он? Тот не шутил.
Давай-давай. Не задерживай. Класс ждет. Если не успеем за урок выполнить все запланированное на сегодня, будете торчать до победного. У вас же это, как я понимаю, последний урок?..
Раздался недовольный ропот. Все с ненавистью посмотрели на меня. Собрав волю в кулак, я подошел к турнику.
Покажи нам высший пилотаж, обморок! бросил мне в спину Митрохин.
Я повис на турнике и начал подтягиваться. Каждый мой подъем активно комментировался митрохинской сворой. Каждую реплику сопровождал звонкий девичий смех. Взглянув через плечо, я увидел, что и Света смеется. Руки мигом ослабели, я едва не сорвался.
Ну, давай, Ракетин, давай! усмехнулся физрук. Что ты висишь, как тряпка? Парней не позорь. Девочки смотрят!
Просто он и есть тряпка, хмыкнул Митрохин. Правда, девчонки?
Девчонки прыснули в ладоши. Я разжал пальцы и спрыгнул с турника.
Чего слез? насмешливо возмутился учитель. А ну, полезай обратно!
Я молчал, упрямо глядя в пол.
Полезай, говорю. А то двояк влеплю!
Ставьте.
Что значит ставьте? опешил учитель. Лезь на турник, говорю. Может, тебя подсадить? Ребята, а ну-ка, подкиньте его!..
Это можно, загоготала митрохинская свора и двинулась на меня.
Да пошли вы со своим турником! в отчаянии прокричал я и пошел к выходу.
Ракитин, ты куда? закричал мне вслед физрук. Ракитин, а ну, вернись! Если не вернешься, поставлю «неуд» в четверти!
За мной захлопнулась дверь.
Трудный подросток, услышал я позади деланно сочувствующий вздох физрука под аккомпанемент хихиканий учеников.
В раздевалке я быстро переоделся, сгреб под мышку сумку и выбежал из школы как всегда, с уверенностью, что больше никогда в нее не вернусь. И все же понимая, что завтра буду вынужден снова войти в эти ненавистные двери.
Я знаю, за что меня не любят учителя. В первом классе у нас была классным руководителем некая Татьяна Григорьевна. От других учителей ее отличала весьма серьезная особенность радикальное нетерпение к детским шалостям. Любой плевок, неосторожно брошенное слово, смешок во время урока молниеносно вызывали у нее истерику. На ее столе не задерживалась дольше недели ни одна линейка, ни одна указка она ломала их в приступе ярости. Чаще всего они разлетались о спины и руки ее подопечных. В принципе, будучи нормальными детьми, все эти причуды мы сносили безропотно: учительница взрослая, а значит права. Зато вот моя мама, будучи тоже взрослой, не стерпела подобного обращения со своим чадом. Однажды, увидев у меня на спине синяк от указки, она решила сходить в школу и разобраться с обидчиком. И была весьма поражена, узнав, что гигантский кровоподтек мне оставил вовсе не мальчишка-хулиган, а пожилая Татьяна Григорьевна заслуженный педагог со стажем. Еще больше она поразилась, когда, пообщавшись с другими родителями, поняла, что большинство из них знали о методах воспитания учительницы, но молчали, опасаясь испортить школьную карьеру ребенка. Вот тут-то все и узнали, что на вид тихонькая моя мама может быть весьма суровой, когда дело касается ее детей. Она отправилась прямиком в районо, предварительно собрав пару десятков подписей с родителей, чьи дети также терпели побои. Татьяна Григорьевна была с треском выдворена из школы. И что парадоксально, казалось бы, все педагоги должны были возмутиться столь непедагогичным поведением своей коллеги. Ан нет! Наоборот, вторжение моей мамы в работу их дружного коллектива было воспринято учителями с негодованием. Как смеют наглые родители совать нос в воспитательный процесс?!. С тех пор минуло десять лет, за это время успел наполовину смениться преподавательский состав школы, но учителя продолжали передавать из уст в уста легенду о том, как злая мамаша некогда посягнула на их независимость. Я же олицетворял собой живую причину этой угрозы. Конечно же, ни один из учителей, спроси его прямо, ни за что бы не признался, что я в школе на особом положении. «Все дети у нас равны!» услышали бы вы в ответ на каком-нибудь родительском собрании. И все же о том, как выражалось на практике отношение ко мне наших «вторых мам и пап», красноречиво рассказывал мой школьный дневник, каждая страница которого была испещрена красными письменами.
До конца урока оставалось довольно много времени. Обычно после школы мы со Светой вместе ходили обедать в военторговскую столовую, где работали наши мамаши. Я знал, что, если заявлюсь туда один, это вызовет массу ненужных вопросов. Мать поймет, что я прогуливаю или изгнан с урока, разрыдается, скажет, мол, так надеялась, что хотя бы один из ее детей окончит школу и выбьется в люди Я сел на бордюр у школьной стены и принялся ждать. При этом я заметил, что неподалеку по школьному двору прогуливается Толик, но не стал его окликать. Мне вообще никого не хотелось видеть.
«Ничего, как обычно, сказал я себе. Им суждено остаться, а меня ждут великие дела! Мне бы только школу закончить» И, успокоив себя таким образом, я вынул из сумки учебник по физике университетской программы и принялся повторять уже десяток раз прочитанный материал. И постепенно, как это часто у меня бывало, мои мысли от печатных строчек устремились вверх. В голове всплыли неоконченные расчеты проектируемой мной лунной базы: находились ответы, возникали новые вопросы. Я вынул из сумки блокнот и принялся делать необходимые пометки и расчеты. Прозвенел звонок, а я все продолжал увлеченно писать. Мимо с крыльца повалил народ. Я заметил, что Толик направился к школе. «Интересно, кого он ждал?» подумал я, но продолжал работать. Шариковая ручка скользила по блокноту все быстрее, я торопился, чтобы успеть записать ценную мысль