Медноликий Кайзетов злобно вращает глазами, стоя на покосившейся от времени деревянной трибунке. Рядом с ним слегка притаптывает на морозе Тигроволов. Его взгляд также не обещает ничего хорошего проходящим перед шаткой трибункой торжественным маршем четырем ротам вверенного им полка. На то, впрочем, есть причина. Не то, что торжественным, а и просто маршем удручающее зрелище сие назвать никаким образом было нельзя. Речь даже и не шла об особом духе подобного мероприятия, так сказать, о присущей ему искринке, задоринке, сумасшедшинке, одним словом, чертовщинке! Нет!.. Мрачные, бледные лица Солдаты, измученные бессонницей, нарядами, голодом и холодом Глаза, наполненные страхом Но видит ли это комполка Кайзетов? Нет, не видит!
Ибо в то же самое время всей своей возвышенной и чуткой душой уносится он в непроглядную даль: за тридевять земель и тридевять веков! И чу! чудится ему тяжелый скрип осадных орудий, мерещатся жарко горящие на беспощадном солнце шлемы, видятся сухие пески аравийской пустыни, охваченная огнем Александрийская библиотека, и где-то там, за всем этим, прохладное и манящее ложе дикой и юной царицы последней царицы из династии Птолемеев
«Кто там шагает правой? Левой! Левой! Левой, вашу мать!!! орет со своего деревянного постамента Медный Всадник. Три пять!.. пять нарядов вне очереди!» Новоиспеченные курсанты нашей «учебки» от такого командирского напутствия вздрагивают, жмутся друг к другу и вовсе переходят на мелкий испуганный шажок.
Первой от мороза замолчала валторна. Значит, скоро все кончится. Вливаемый в трубы спирт положения не спасет! Глохнет альт. Затихает тромбон. Я старательно выдуваю последние незамысловатые «у-па! у-па! у-па!» второго тенора и прилежно жду своей очереди Все! Кочумаем! Вечное «уууу» Клапаны схватились намертво. Следом замирают остальные. И без того не веселый строй окончательно распадается Кайзетов подзывает к себе отцов-командиров, и лик его при этом ужасен!..
«Да и может ли он вспомнить»
Чуть теплая водица, прикинувшаяся супом, радости почему-то не приносит. Она, правда, изобилует картофелем во всех его видах: очищенном и неочищенном, сыром и разваренном, гнилом и мороженом, а так же картофельными червяками, белые одинокие трупики которых заставляют думать о бренности и бессмысленности бытия, но слишком уж на мой придирчивый вкус! насыщена хлоркой. Дело в том, что после сокрушительной победы над вшами головными, платяными и даже, представьте себе, хи-хи!.. гм?.. неведомыми площицами! полк давно и безуспешно борется с дизентерией. В хлорке моется абсолютно все: кастрюли, тарелки, миски, половники и прочая кухонная утварь! Еще жирная посуда окунается в крепчайший раствор, в котором распадаются на отдельные молекулярные цепочки даже жизнелюбивые и дружелюбные зимние мухи, иногда если хватает времени и сил слегка ополаскивается, а затем снова идет в дело. Все эти дни запах хлорки даже весьма уверенно заглушает запах гнилой рыбы, которым наша столовая пропиталась еще в незапамятные времена. Интересно, что сказала бы по всему этому поводу покойная Елена Молоховец?.. Увы, доподлинно высказывание ее никогда и никому известно не будет, зато нам хорошо известно другое высказывание, а именно высказывание начальника нашей медсанчасти капитана Павло́ Канюли: «Косточку мозговую не забыли, бойцы?» ежедневно интересуется он, снимая с супа положенную пробу. Капитан Павло Канюля не скупится на похвалы поварам, лечит солдат ото всех болезней йодовой сеткой и игриво жалуется на то, что печеночка у него последнее время шалит, каналья!.. Ох, шалит! Да и как ей не расшалиться-то при таких вот славных обстоятельствах, а?
Впрочем, в солдатской еде может быть только один плюс это когда она горячая Холодный же суп зимой воспринимается как подлость!.. На второе полагались нам в тот день куски ощетинившегося вареного сала с ячневой кашей, ложившейся в желудок скользким липким камнем Мы же, естественно, предпочитали «кирзуху» перловку то есть, коея есть уверяю вас! наилучший подарок молодой хозяйке, буде вознамерится она связать судьбу свою с каким-нибудь вечно голодным солдатом нашего полка!..
«Да и может ли он вспомнить!..»
С газетой у меня сразу не заладилось. Что-то невообразимое стало внезапно твориться с моим русским языком, которым до этого рокового мгновения я так гордился. Первая строчка сатирыпервой вышла более или менее сносной: «То не бой и не война» Какое-то время я утешал себя тем, что бои бывают и местного значения, а война это уже действия совершенно широкомасштабные Далее, в строке второй сатирыпервой, я одним махом заклеймил себя: «на бездельников охота!» И задумался Охота напоминала карательную операцию. Да и могут ли быть в армии бездельники? Ни-ни! Ни один рядовой ни одну минуту службы своей без дела не проводит! Ведь священною обязанностью любого начальника в армии как раз и является обеспечение подчиненных каким-либо серьезным и основательным делом, в отсутствие оного средней руки пристойным дельцем, а при невозможности мелкими, но обязательно хлопотными и утомительными делишками!.. Если же иметь ввиду приносимую Отечеству пользу О, да! Бедное, бедное Отечество Но это уже слишком высокие сферы, и ни моим слабым умом пытаться понять их!.. (И вообще, зря мы этот разговор затеяли!..)