А этот ваш м-э-э?..
Майор Стаканэнко, товарищ генерал! услужливо суетится вокруг гостя комполка. Отличный дирижер! Как играют бойцы, а?!
Да Превосходно Хм! Так этот ваш Стаканенко, часом, не того?.. не унимается гость.
В рот не берет! буреет от обиды подполковник Кайзетов и тут же переводит разговор на другую тему: У него составчик ого! Из Московской и Саратовской консерваторий! Сплошные лауреаты этих конкурсов! А вон там, справа, даже писатель! Нет, как это его?.. Поэт!
В самом деле? гость заметно оживляется. Это который?
С трубой и палец комполка, преодолевая расстояния и раздвигая валторны и тромбоны, упирается в меня. И чему их только не учат!.. Ха-ха!
Ха-ха! Рифмует? Ну, пусть, пусть порифмует! Годокдругой!.. Рифмоплет, ха-ха! поддакивает гость, приходя в наиприятнейшее расположение духа, ибо ни что так не радует всякого человека, как мысль о том, что кому-то сейчас приходится много хуже, чем тебе самому
Так и не раз! спасал именно я ни в чем не повинного майора от страшной кары и возможного увольнения из рядов Вооруженных Сил. Впрочем, наш оркестр действительно считался одним из лучших в Поволжском военном округе: все музыканты в нем были относительно грамотными, изъяснялись по-русски достаточно легко и свободно, а большинство знало еще и ноты. Вокруг же нас, по территории Н-ского учебного танкового полка, очумело бродили, погоняемые русскими сержантами и старшинами-хохлами, пугливые, изумленные и слегка на наш придирчивый взгляд! дикие туркмены, киргизы, казахи, таджики и узбеки, пригнанные по нашим, опять же, сведениям! из глухих и тихих высокогорных и равнинных кишлаков и аулов и напрочь забытые милосердным Аллахом в жестокой поволжской степи
Однако, все они считали, что «Аллахбезусловноакбар», а потому не перечили Ему и на судьбу не роптали.
Престранное обстоятельство, о котором уже упоминалось выше, имело и еще одну, самую загадочную сторону!
Стоило майору Стаканенко принять внутрь хотя бы небольшую дозу согревающего кровь напитка, как плечи его распрямлялись, шаг становился твердым и четким, а глаза наливались небесною голубизной. Ожившая статуя Командора, вот что такое был майор в лучшие мгновения своей жизни! Галантный, остроумный, легкий, непринужденный, веселый майор Стаканенко затмевал в дружеской компании любого, даже комполка Кайзетова, даже и самого Тигроволова, чего они оба не могли ему простить. Увы, увы! Майор был им нужен! Его подчиненные так ли, сяк ли, но играли! И замыкался круг, и не было конца у этой печальной истории С каждым выпитым стаканом становился он все трезвей, и когда уже все участники дружеской пирушки разбредались по дальним углам и иным свободным помещениям, над полем битвы, над грудой грязной посуды, над армией пустых бутылок безраздельно парил, царил и властвовал только один человек блестящий и неукротимый майор Михал Сергеич Стаканенко!
Это был дар! И, как повелось в таких случаях на Руси, дар непризнанный, дар гонимый!
На следующее утро он решительно ничего не помнил.
Итак, он обернулся
Вслед за тем в памяти моей немедля всплыло абсолютно ненужное, исключительно лишнее и вредное да и просто нелепое:
Михал Сергеич обернется
Ко мне из кресла цвета «бискр».
Стекло пенснэйное проснется,
Переплеснется блеском искр
Сказать по правде, Андрей Белый, равно как и неблагоразумно выплывшие из иной жизни строки его поэмы «Первое свидание», был так же неуместен в этих глухих местах, как и Моцарт, Бетховен, Шуман, Шопен и Гайдн, уныло висящие на стенах репетиционной комнаты и безропотно взирающие сквозь серое окно на плац, заметенный снегом. Им были совершенно чужды бескрайние заснеженные российские просторы, при виде которых у иного нашего компатриота, большую часть своей жизни проведшего вдалеке от горячо любимой Отчизны, на глаза наворачивается непрошеная скупая слеза Чужды были и бравурные марши, и хромые пюпитры, и маленькие безликие человечки в «пэша», истово тискающие золотые трубы Некоторое недоумение было заметно, пожалуй, лишь в восторженно-печальных глазах Моцарта: он справедливо полагал, что после столь жестокой смерти это уже чересчур! А поскольку лауреаты конкурсов и студенты консерваторий существовали, большей частью, исключительно в пламенном воображении подполковника Кайзетова, то и звучащая в репетиционной фальшь всех мыслимых и немыслимых оттенков воспринималась гениями классической музыки как Господня кара за прижизненные грехи. В такие минуты мэтры, за исключением все того же Моцарта, выглядели очень подавленно!.. Даже Шопену собственный траурный марш, казалось, был глубоко ненавистен!
Уместным во всем этом деле был только цвет бискр, преобладавший во внутреннем оформлении казарм и способствующий развитию в солдатах особых, ни с чем не сравнимых эстетических ощущений.
и наши взгляды встретились
Майор поморщился, как человек, страдающий флюсом, но сумевший на какое-то время позабыть о нем, да вдруг причинивший себе резкую боль неосторожным движением. В глазах его тщедушной перелетной птицей проплыла тоска.
И этой неизбывной тоской, этим флюсом, терзающим и плоть, и душу несчастного майора был ни кто иной, как я!