(а во дворе опять чертополох
вцепился корнем в тощие газоны)
А что за городом! Б канавах лезет мох,
брусничные одолевая склоны!
Но вот внизу, кто знает, кто поймёт,
что подо мхом, что под чертополохом?
(Земля и черви, или узкий вход
на небеса, устроенные Богом?)
Я Вам скажу, мне в общем все равно,
что пеплом стать, что вырасти травою,
(но вот что жить совсем не суждено,
я понимаю только головою)
А сердце хочет,
(друг ты мой, пойми,
как сердце хочет вечного спасенья!
Что если души, бывшие людьми,
на землю сходят в праздник Воскресенья?)
Но я не верю. Не могу. (Хоть плачь.)
Не в том ли смысл труда освобожденья,
что никогда Божественный трубач
нам не подаст сигнала к пробужденью?
(Как страшно превращаться в перегной,
как тяжело не верить в Бога, Боже!)
А птицы над моею головой
(уже давно на ангелов похожи)»
Посещение любимых родителей
Щека сухая,
неживая,
на прощанье.
Четыре яблока, клюква в упаковке,
два лимона, уксус Надо же,
откуда?
Глаза, в которых ожиданье чуда
послеинфарктного.
Жизнь всё ещё подобна заготовке.
Жизнь всё ещё сплошное обещанье.
Но
жизнь
уже
сплошное
об
нищанье.
Четыре яблока протягивает мать
для сына сына.
Где ей душу взять?
Чем залатать прореху
в мужестве и чести?
Чем заменить
отказ от крови?
О втрое скрученная нить
из вашей нелюбови!
А на потеху,
как по ржавой жести
крыш крадется полуночный вор,
пройтись по кухне дребезжащей,
по осколкам детства,
где взрослых страшное наследство,
замученных детишек сор,
невыметенный до сих пор,
во всех углах лежащий
«Покорная овца»
Покорная овца,
пасущаяся плоть,
ты тоже дочь Творца,
но молчалив Господь.
Не спишь, жуёшь всю ночь
протухший кислород,
отвергнутая дочь,
гниющий Богов плод.
А утром щель в лице
душа найдет тайком
и воспарит в Отце
бесплотным мотыльком.
И ты молекул ряд
меж пламенем свечей,
отправишься на склад,
всеобщий и ничей.
Но вечно будет дух,
твой ключик заводной,
искать единство двух,
летая над страной.
«На окраине Бога»
На окраине Бога,
в глуши галактической, сонной,
пролегает дорога,
обочины, пни, мураши.
Звёзд зелёные вши
в голове копошатся огромной
и Земля лепестком притулилась
у пятки Его сапога.
Но и этот лоскут,
эта тьмутараканская жизнь
нам с тобой дорога.
Пусть наше время погибло,
но скудельный сосуд,
кровеносный, родной, мясокостный,
красногубый и головоострый,
вновь наполнив собой, понесут
хитроглазые дети.
В сквозняковой щели мирозданья
снова души на свет прорастут
и пойдут по забытому краю,
по обочине мира пойдут,
по окраине Бога,
где народ позабытый живет,
где ни ада, ни рая,
просто жизнь от рожденья идёт
да мерцает дорога
Окраина
Вторая книга стихотворений
19811983
Авиационная
утром потоп начался у подножия дома
вздулся фундамент
чрева лоджий провисли
ввалился живот этажей
крыша обмякла
танцующий червь дымохода
в сером просвете взвился
в муть водянистого неба
встали глаза без зрачков
скомканный лоб
оперенье сутаны
смертника длинный наряд
рвущийся в клочья
«На окраине Бога»
На окраине Бога,
в глуши галактической, сонной,
пролегает дорога,
обочины, пни, мураши.
Звёзд зелёные вши
в голове копошатся огромной
и Земля лепестком притулилась
у пятки Его сапога.
Но и этот лоскут,
эта тьмутараканская жизнь
нам с тобой дорога.
Пусть наше время погибло,
но скудельный сосуд,
кровеносный, родной, мясокостный,
красногубый и головоострый,
вновь наполнив собой, понесут
хитроглазые дети.
В сквозняковой щели мирозданья
снова души на свет прорастут
и пойдут по забытому краю,
по обочине мира пойдут,
по окраине Бога,
где народ позабытый живет,
где ни ада, ни рая,
просто жизнь от рожденья идёт
да мерцает дорога
Окраина
Вторая книга стихотворений
19811983
Авиационная
утром потоп начался у подножия дома
вздулся фундамент
чрева лоджий провисли
ввалился живот этажей
крыша обмякла
танцующий червь дымохода
в сером просвете взвился
в муть водянистого неба
встали глаза без зрачков
скомканный лоб
оперенье сутаны
смертника длинный наряд
рвущийся в клочья