Разве ты не собираешься подшить это к делу?
Услышав слово «подшить», Эрик, сидевший за своим столом, встрепенулся.
Передай это, пожалуйста, сюда. Если мы еще не успели завести папку, я начну новую. Как фамилия подозреваемого?
Нет никакого подозреваемого, поспешно ответил Ульф. Это просто личная записка. Подозреваемого нет, и папку заводить не нужно.
Карл откинулся на спинку стула.
Но ты же сказал, что это насчет пропавшей девушки что тут может быть личного?
Ульф отвернулся, притворившись, что не расслышал.
Карл повторил еще раз:
Я говорю: ты только что сказал, что это насчет пропавшей девушки. Это не личное.
Ульф почувствовал, что краснеет, выдавая тем самым свои чувства; по его лицу медленно разливался жар.
Там есть кое-что личное, ответил он. Ничего важного. Просто Анна спрашивает у меня совета.
Он и сам не понимал, откуда взялись эти слова. В панике он ухватился за соломинку но, подумал он, это прозвучало вполне правдоподобно.
Относительно чего? спросил Карл.
Этот прямой вопрос дал Ульфу возможность перейти в атаку и забыть о предательском жаре на щеках.
Разве нельзя спросить у коллеги совета по личному вопросу? Например Например, не знает ли он хорошего стоматолога?
Анна собирается к стоматологу? спросил Карл.
Ульф посмотрел на часы. Он оставит вопрос без ответа, сделав вид, что вопрос этот слишком незначителен, чтобы на него отвечать.
Мне надо идти, пробормотал он. У меня встреча.
Он вышел из кабинета и начал спускаться вниз по лестнице. Этот случай его обеспокоил. Надо бы поговорить с Анной и дать ей понять конечно, самым деликатным образом, что оставленные в кабинете записки могут попасть в руки коллегам, которым они вовсе не предназначались. Он ничего не скажет насчет нацарапанного ею в конце записки «Х», но если это что-то означало, то она поймет, о чем он. С другой стороны, если это был ничего не значащий жест, то она может удивиться, с чего это он так беспокоится о том, что другие прочтут обычную рабочую записку. В этом не было ничего странного писать друг другу записки по работе, и, если вы предпочитаете материальное виртуальному, отставлять их у коллег на столах. Анна вполне резонно могла спросить, почему, собственно, он вообще беспокоится, и тогда придется сказать ей об «Х». Это будет крайне неловко, но ему придется это сделать.
Он вышел из передней двери конторы и пересек улицу, направляясь в кафе. Никакой встречи у него не было это был лишь предлог, чтобы уйти, и, поскольку делать ему было нечего, он решил провести полчаса или около того в кафе, почитывая газету или, может, размышляя над возможными причинами исчезновения Сигне.
В кафе было не слишком людно, и он нашел себе столик у окна. Кто-то как раз оставил на столике экземпляр Sydsvenska Dagbladet[6], и он принялся перелистывать газету, ожидая, пока ему принесут кофе. Все то же самое: преступления и угроза преступности, заламывание рук, советы, раздаваемые политиками. Раньше все было совсем не так, но опять же, то были невинные времена. Теперь все было по-другому. Ульф вздохнул. И почему люди не могут жить в гармонии? Почему не понимают, что, оскорбляя других, они только делают хуже всем? Его взгляд упал на рекламу какого-то университета: они открывали новую магистерскую программу, посвященную общественным связям. Он прочел небольшой абзац про пользу и актуальность этого курса обучения. Задумался над тем, действительно ли это начинание способно помочь, или оно просто выражало чьи-то надежды и устремления курс, посвященный тому, что может быть, но пока не сбылось. Но, по крайней мере, они пытались что-то сделать, по крайней мере, не открывали новый курс, обучающий цинизму и равнодушию.
Он перевернул страницу. Журналисты, напустив мраку в предыдущей статье, теперь сменили тон на игривый: статья сопровождала фотографию о новом произведении стрит-арта, посвященного мышам. В последнее время весь Мальмё завороженно наблюдал за появлением на своих улицах крошечных зданий, созданных анонимным художником и предназначенных служить популяции городских мышей. Там был, к примеру, ресторан, причем прохожие оставляли рядом кусочки сыра для настоящих мышей, которые и в самом деле начали посещать заведение; а теперь появилась книжная лавка для мышей более интеллектуального склада. Ульф посмотрел на фотографию и улыбнулся.
Крошечные книги теснились в стеклянных, точь-в-точь как настоящих витринах миниатюрного магазинчика; у стены стояла скамейка; ближе к выходу помещался стенд для распродаж. По соседству располагался ресторанчик или ночной клуб, а может, кондитерская трудно было разобрать; на переднем плане лежало несколько палых листьев, давая представление о масштабе.
Ульфу внезапно захотелось плакать. Он не мог понять почему; он никогда не страдал приступами плаксивости, но теперь ему просто и очень сильно хотелось плакать. Это, наверное, было от того, подумал он, что вот перед ним был этот крошечный, упорядоченный мир мир, в котором не было ни одной из тех вещей, о которых он читал на предыдущей странице. Или, может, дело было в том, что крошечное здание было воплощением цивилизации, воплощением нашего желания создать урбс место, где существует гражданское общество, где можно вести достойную и упорядоченную жизнь. Или сама архитектура, при таких масштабах казавшаяся такой близкой, такой человечной притом что именно чего-то подобного можно ожидать от мышиного архитектора.