Не нужно больше ничего говорить, сказал Ульф. Только не здесь. Вы можете сделать заявление в участке.
Хампус покачал головой. Теперь стало совсем заметно, что он плачет; Анна прикусила губу.
Вам никогда не понять, продолжал он. Вы просто не знаете, что это такое когда на тебя пялятся. Каждый день. Каждый божий день. Постоянно. Люди всегда пялятся на тех, кто как-то выделяется: рост, или уродство какое, или кожа другого цвета, или что там еще. Они пялятся. Но в моем случае они иногда еще и смеются, будто я какая-то шутка. Этого нельзя не слышать. Они смеются.
Анна покачала головой.
Мне так жаль, сказала она.
И мне было так нелегко, продолжал Хампус. Потому что Ингрид мой друг, и я всегда надеялся, что однажды она меня полюбит, но она меня не любит. Не любит. Она любит этого человека с его поддельным кашемиром. Его, а не меня.
Не говорите больше ничего, сказал опять Ульф. Вам нужно побеседовать с адвокатом.
Хампус помотал головой:
Адвокату меня не спасти. Я совершил ужасную вещь. Теперь со мной покончено.
Он переступил с ноги на ногу, и Ульф заметил, что его бальные туфли из лакированной кожи, маленькие, точно детские ботиночки, оставили след на посыпанном тальком полу. Тальк совсем недавно он где-то натыкался на это слово. Но где?
Знаете, может, это не так уж серьезно, как вам кажется, услышал он вдруг свой голос.
Анна удивленно взглянула на него, но было ясно, что его слова пришлись ей по душе. В конце концов, какой в этом был смысл служить машине правосудия, если нельзя было порой проявить милосердие?
Знаете, может, это не так уж серьезно, как вам кажется, услышал он вдруг свой голос.
Анна удивленно взглянула на него, но было ясно, что его слова пришлись ей по душе. В конце концов, какой в этом был смысл служить машине правосудия, если нельзя было порой проявить милосердие?
Мы можем предъявить вам обвинение в нанесении легких телесных, продолжал Ульф. Кроме того, можно внести в дело смягчающие обстоятельства например, провокацию со стороны пострадавшего. Вас, без сомнения, спровоцировали. Знаете, это совсем не обязательно, чтобы дело кончилось тюрьмой. Я могу дать прокурору особые рекомендации. Он мой друг.
Друг этот был Ларс, который был готов для Ульфа на многое, хотя последнему и не было об этом известно.
Хампус пробормотал что-то себе под нос.
Что вы сказали? переспросила Анна.
Я сказал: никогда такого больше не сделаю.
Она взглянула ему в лицо и поверила ему.
Мне так жаль, проговорила она. Вы думаете, мы не понимаем, но на самом деле мы понимаем, правда.
Она права, добавил Ульф.
Хампус вытер щеку рукой:
Я так понимаю, мне теперь нужно пойти с вами.
Ульф кивнул.
Это займет какое-то время. Но я уверен: совсем скоро вы сможете вернуться домой.
Хотя, может быть, и не сегодня, добавила Анна.
Глава 4
Бим
Бим жила со своей матерью, Элвинией Сундстрём, которая занималась реставрацией гобеленов. Бим было двадцать лет, и она училась в университете Мальмё, где изучала социальную географию. Они с матерью занимали маленькую квартирку с балконом, где летом выращивали цветы и травы: розмарин, базилик, гвоздику. Муж Элвинии, Фредрик отец Бим, раньше был офицером шведского военно-морского флота, но теперь, по слухам, держал гостиницу на севере страны, вместе со своей второй женой, женщиной, которая, по мнению Элвинии, разрушила ей жизнь, уведя у нее мужа и лишив Бим отца.
Он был слабым человеком, сказала она как-то подруге. Как и все мужчины. Так что ее вины здесь, конечно же, больше. Она знала, что он женат, что у него маленький ребенок; все, что ей нужно было сделать, сказать ему: «Нет, спасибо». И что, она это сделала? Нет.
Может, женщины тоже бывают слабыми, ответила ей подруга.
Но Элвинию было не так-то легко сбить с толку.
Нет, не бывают, заявила она. Женщины сильные.
Поначалу Бим сильно скучала по отцу и часто заговаривала о его возвращении.
Папа ведь скоро приедет, правда? спрашивала она у матери. Его корабль уже возвращается, да?
Элвинии приходилось непросто. В первое время Фредрик еще старался поддерживать отношения с дочерью писал ей, слал подарки, но повидать ее он приезжал нечасто, а потом, спустя год, и вовсе перестал. Элвиния пыталась объяснить дочери, что отец любит ее, но ему сложно видеться с ними столько, сколько ему хотелось бы.
Он же моряк, понимаешь? сказала она как-то дочери. Моряки подолгу не бывают дома, это обычное дело. У них на кораблях есть каюты с кроватями и шкафами, где они хранят все свои вещи. Такая уж у моряков жизнь, дорогая. Вечно их нет дома. Мне кажется, он сейчас на Фаррерских островах это очень далеко. Ничего не поделаешь.
Но я же видела его из окна автобуса, ответила Бим. Помнишь? Всего неделю назад. Мы ехали в автобусе и вдруг увидели его он шел по улице, в своей форме. Я стала стучать в окно, но он не услышал, да и вообще автобус ехал слишком быстро.
Может, это был вовсе не он, сказала Элвиния. Люди часто бывают очень похожи друг на друга, дорогая. Это, наверное, был кто-то другой.
Тут она чуточку солгала; конечно, это был Фредрик, но эта женщина разлучница с севера, соблазнительница шла рядом с ним. Уж конечно, она была с ним. Это была ложь во спасение, призванная оградить ребенка от жестокой правды и взрослого эгоизма. Но у этой лжи, как это часто случается, были последствия. Говорить ребенку, будто то, что она видела собственными глазами, не существует, значит напрашиваться на определенные последствия для ее психики. Но что Элвиния могла поделать? Хорошо людям рассуждать, что, мол, ребенку всегда надо говорить правду, что только так они смогут примириться с тем, что мир суров, но, размышляла она, разве это делало детей счастливее? Или просто лишало их надежд и невинного взгляда на мир лишало их самой сути детства? Хотела ли она, чтобы Бим росла, думая, что отец совсем ее не любит, что он намеренно бросил ее, или пускай лучше верит, что только служебные обязанности мешают ему проявлять любовь и привязанность, которые он, без сомнений, чувствовал по отношению к семье? Для Элвинии ответ был очевиден: Бим следует уважать своего вечно отсутствующего отца, потому что уж лучше такой отец, чем вообще никакого. Так она считала, и ей казалось, что она прочла или она убедила себя, что прочла, в каком-то журнале или где-то еще, что именно так и следует поступать в подобных обстоятельствах. Риск, конечно, был, и без последствий, верно, не обойтись. Но это ведь всем известно как известно всем, что любые наши поступки обусловлены поступками других людей по отношению к нам. Сказанной нам ложью в той же мере, как и сказанной нам правдой.