Да, Лидочка, что-то случилось? Я вот шел отобедать
Запыхавшаяся от бега сестричка, лицо которой было густо-густо покрыто конопушками, тоже остановилась.
Очнулся. Вот только что, затараторила она, то и дело порываясь ухватить главного врача за рукав и тащить в обратную сторону. Ну больной наш очнулся наконец-то. Парнишка, которого три дня назад пролеткой задело!
Ошеломленный напором Лидочки, недавно принятой в больницу и поэтому с небывалой энергией относившейся к любому порученному заданию, Владимир Александрович Панов, главный врач вяземской городской больницы имени павших героев Революции, сразу же сдался и безропотно дал себя вести в другое больничное крыло. Неугомонный характер девушки он уже давно изучил и прекрасно понимал, что сейчас лучше подчиниться.
Ошеломленный напором Лидочки, недавно принятой в больницу и поэтому с небывалой энергией относившейся к любому порученному заданию, Владимир Александрович Панов, главный врач вяземской городской больницы имени павших героев Революции, сразу же сдался и безропотно дал себя вести в другое больничное крыло. Неугомонный характер девушки он уже давно изучил и прекрасно понимал, что сейчас лучше подчиниться.
Любопытно, очень любопытно, бормотал доктор, конечно, сразу же вспомнивший этот интересный с медицинской точки зрения случай, когда пятнадцатилетний мальчишка, задетый мчавшейся во весь опор пролеткой, впал в самое настоящее каталептическое состояние и больше трех недель не реагировал ни на какие раздражители. Что же тогда выступило раздражителем? От задетых профессиональных чувств он даже чуть прибавил шаг. Лежал, лежал, а тут вдруг очнулся Может, ошибочка какая вышла?
Лидочка, прекрасно слышавшая бормотание доктора, тут же яростно замотала головой.
Да вы что?! Все я видела! Я как раз повязку ему на голове меняла, а он взял и открыл глаза, возле приоткрытой высокой двери с застекленной верхней частью она остановилась и осторожно заглянула в палату. Смотрите, Владимир Александрович. Видите, права я была глаза-то у него открыты.
Негромко кашлянув, Панов открыл дверь и вошел в палату, где у правой стены на кровати лежал тот самый запомнившийся юноша. Если бы не открытые у него глаза, врач бы вновь с полной уверенностью подтвердил свой прошлый диагноз. Однако открытые глаза, ясно выделявшиеся на исхудавшем желто-синем лице, говорили совершенно об обратном.
«В начале было СЛОВО!» Да, тысячу раз да! В начале было слово! Только совершенно не то, о котором говорится в священных книгах! Я это слово прочувствовал каждой клеточкой своего организма!
Бь! Бь! Живой! сознание ко мне вернулось каким-то резким толчком: раз и все! Я живой! А какого хрена темно-то? Черт! Темно как у негра в Завалило, что ли? А-а-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а! орать тянуло и дальше, но что-то у меня с ушами случилось, и ор мне слышался как-то странно.
Вокруг действительно было совершенно темно. И темнота была какая-то странная, чернильная, почти осязаемая. Казалось, вот протяни руку и ты ее сможешь смело потрогать. Только трогать что-то ничего не хотелось.
«Вот же дерьмо! А Глаза не открыл веки словно чужие, будто какой-то механизм, ждавший отдельного приказа, чтобы начать функционировать. Что еще это такое?»
По глазам вдруг ударил нестерпимо яркий свет, заставляя негромко застонать от боли. «Свет! Бь, больно-то как! Неужели меня на небеса забросило?! Прямо из бункера Сталина на небеса Бред! Черт, а это еще что за вскрик?! Похоже, тут кто-то еще есть» Мне показалось, что я услышал какой-то женский возглас.
Чертовски хотелось разобраться, где я и что вокруг происходит. Так что я вновь попытался открыть глаза, только в этот раз, наученный горьким опытом, действовал гораздо медленнее. И тут же где-то на периферии зрения мелькнуло что-то белое, явно какая-то фигура, а следом послушался звук удалявшихся шагов. «Значит, я не ошибся, и тут кто-то был. Это хорошо, с удовлетворением констатировал я. Значит, крыша на месте».
Наконец глаза все же удалось открыть, и я смог более или менее оглядеться. «Помещение Нет, комната, точнее палата». Действительно, я находился в комнате, до боли напоминающей больничную палату своими покрашенными тошнотворного цвета краской стенами, аскетичным убранством и, конечно, специфическим запахом чего-то едкого медицинского и мочи. «Точняк больница! Только какая-то хреновая». Яркий свет, лившийся из окна, мне уже не мешал, и я с тяжелым чувством отмечал многочисленные огрехи зеленоватое пятно мокнувшей стены в самом углу палаты, в нескольких местах отвалившуюся штукатурку, деревянный табурет, выглядевший сошедшим с экрана старинного кинофильма. «Вот тебе и реформа здравоохранения и, мать его, национальные проекты! Какие к черту томографы за миллионы долларов? Тут вон крыша течет и штукатурка сыпется Черт, неужели в Самаре такая больница?! Город-миллионник, а палата похожа на пещеру! И, в конце концов, где все? Люди Бь!»
К моему несказанному удивлению, мне не то что не удалось закричать, но и толком-то замычать. Я открывал рот, пытаясь позвать на помощь, но так и не мог издать ни звука. «Ни хрена себе съездил в Самару посмотреть бункер, мать его, Сталина»