Что же делать?
Мое сознание не хотело понимать и принимать то, о чем почти открытым текстом говорил парень. Кого просить о спасении: Творца, Свет? «Коровку! Да, вот кого надо просить, мелькнуло в голове. Она, правда, не сильно приглашала к себе еще раз, но раз такое положение, буду пробовать».
Альс, давай искать любые данные об игле, пока Вовс с Жиль не вернутся. Может, позвать отца Вовса? Или ты отправишься поговорить с ним? Он как смотрит на изменение мира, и как отнесется к тому, что может с миром стать?
Альс, давай искать любые данные об игле, пока Вовс с Жиль не вернутся. Может, позвать отца Вовса? Или ты отправишься поговорить с ним? Он как смотрит на изменение мира, и как отнесется к тому, что может с миром стать?
Вовс ему во всем доверял и, наверное, я отравлюсь к нему. Всего рассказывать не стану, скажу только, что, судя по всем признакам, пророчество может в скором времени осуществиться, и что скорлупа скорей всего разрушится. Пусть думают, что в таком случае делать. Это правильно.
Альс замолчал, а потом опять странно посмотрел на меня.
Лючи, скажи, я тебе хоть чуть-чуть нравлюсь?
Альс, да что с тобой, к чему эти вопросы? И так тяжело. Мне Драго то в Котю предлагает немного влюбиться, то любовью Люцифера угрожает, и ты пристаёшь с чудными вопросами. Как я могу во всех влюбиться? У меня взросление организма две недели назад произошло. До этого только сознание нормальное было, а тело-то семилетнего ребенка, ну, может, чуть старше. Что я могла чувствовать? Сам знаешь: любовь в голове и любовь в сердце разные вещи.
Извини, Лючи, извини! Вел себя, как последний болван дразнил, ерничал. Боялся влюбиться в тебя, потому что понравилась ты мне сразу, как увидел. Знал, что не быть нам вместе, и старался отгородиться от тебя. А сейчас, когда понимаю, что вот он, конец истории, близко совсем, не могу не сказать. Вы или уедете вскорости, или ты в Люцифера влюбишься.
Да не хочу я в этого Люцифера влюбляться, пристали ко мне, почем зря! Не хочу. Поговорить с ним поговорю, раз надо, может, он и уразумеет все по-человечески.
Так не человек он, вот в чем дело. А ты, действительно, ребенок, мне защищать тебя хочется, беречь, заботиться. Вру, конечно, и не только это. Целовать тоже хочется, очень хочется. А получается:
И не друг я тебе, и не враг,
Не далекая ты и не рядом,
И чужим меня не назвать
Но родным для тебя не стал я.
Я захлопала ресницами, и мне, в который раз за сегодняшний день, захотелось плакать. Отвернулась, и слезы тихонько закапали, а плечи мелко затряслись.
Ну вот, довел девушку до слез, произнес Альс и прижал меня к груди. Не плачь, я все вытерплю, лишь бы тебе было хорошо. Но пообещай: если все это закончится, и мы останемся живы, ты посмотришь на меня, как на мужчину, с которым можно сходить на свидание. Хорошо?
Да, прошептала я. Пошли, отдохнем. Жаль, что у вас нет луны и звезд, я по ним соскучилась. И так хочется опять увидеть солнце
Ты сама, как маленькое солнышко, я его именно так и представляю, проворковал Альс и нежно поцеловал меня в уголок губ.
«Вот может же быть не вредным», думала я по пути в свою комнату, улыбаясь.
Завертелось
Дальше жизнь понеслась с какой-то немыслимой скоростью. Надо было ухаживать за Стеллой: Котигорошек возле нее сидел и помощи от него не было никакой. И готовить на всех, и накормить, и все остальное приходилось делать мне.
Котя впал в какое-то странное состояние. Каждый вздох, каждый стон Стеллы отдавались в нем болью, порождали приступы самобичевания. Девушка это понимала и старалась лежать тихо, мужественно закусив губу. Печальнее всего, что она не хотела отдать часть своей любви кому-то. Неизвестно, получилось бы из этого что-то, но, в случае успеха, ее состояние могло бы улучшиться. Однако, в этом Гигантелла осталась непоколебима.
Любовь к Коте самое прекрасное, что случилось в моей жизни. И каждая капля этой любви бесценна для меня. Я могу разделить ее только с ним, заявила категорически.
Чувствовала Стелла себя плохо. Постоянно лихорадило, бредила ночами, иногда впадала в беспамятство. Котя поил ее укрепляющими травами и почти не спал сам. Уходил только тогда, когда удавалось убедить его в том, что я хочу остаться наедине с сестрой. В остальное время сидел и держал за руку. Ей хотелось безумных поцелуев, но даже не безумных не получалось.
Я старалась отвлечь её от постоянных мыслей о Котигорошке, поэтому, если она не спала, расспрашивала об отце, о жизни в Надземье. Удавалось не всегда. Рассказывала о своей жизни в лесу. Старалась рассмешить историями о мавках и кикиморах. Иногда вспоминала свою жизнь среди людей в деревне. Особенно любила она слушать о наших с Котей приключениях в этом мире, и вообще, все рассказы, так или иначе связанные с Котигорошком. Мы мечтали, что, когда вернемся в Надземье, вместе проедем на север, туда, где я жила с Рыжей Коровкой, и побродим по мягкому лесному мху. На Ивана Купала поищем цветок папоротника, будем плести венки. Она не умела плести венки, и я обещала ее научить. Рассказывала, какой красивой она станет в венке, и как лесные девушки будут плясать вместе с нами. Как мы будем прыгать через костер, а Котя будет ловить ее и целовать. Ее мечтания и мои рассказы всегда заканчивались поцелуями с Котигорошком. О другом мечтать у нее не получалось.