Революционность как экстремальное выражение футуристической направленности культуры была характерной чертой не только искусства, но и политики. И политической мысли, и политической практики начала века. Три революции в России, революции в Германии, Австро-Венгрии, Испании. Нередко революционность в искусстве сочеталась с таковой в политике. Наши футуристы с восторгом приняли Октябрьскую революцию: «Клячу историю загоним // Левой, левой, левой,» призывал своим творчеством В. Маяковский. В это же время немецкие левые экспрессионисты (Дж. Хартфильд, К. Гросс) и дадаисты (Тр. Тцара, Г. Арп) участвуют в революционных событиях в Германии. «Дада борется на стороне революционного пролетариата!» один из их лозунгов. Во Франции сюрреалисты в своем манифесте 1925 года «Революция прежде всего и всегда!» писали: «Мы не утописты Революцию мы понимаем именно в социальной ее форме» [цит. по: 1, с. 23]. Не случайно, что в 1927 году виднейшие представители сюрреализма Л. Арагон, А. Бретон, П. Элюар вступили в коммунистическую партию Франции.
Конечно, футуризм не всегда имел столь радикальный характер. Типичными были его более умеренные формы. Для массового сознания начала века был характерен технократический оптимизм. Вера в то, что научно-технический прогресс решит и социальные проблемы. Отсюда пафос покорения природы (классическое: «Мы не можем ждать милостей от природы. Взять их у нее наша задача»). Отсюда ориентация на город, на железо и бетон, на темп и ритм городской, машинной цивилизации. В сфере философии такие стереотипы массового сознания выдвигают сциентистско-рационалистические концепции позитивизма, неопозитивизма, структурализма; в искусстве конструктивизм архитектуры и дизайна (Ле Корбюзье, Ф. Райт, К. Мельников); в живописи кубизм и абстрактный геометризм (П. Пикассо, Ф. Леже, П. Мондриан, А. Лентулов, К. Малевич); в поэзии футуризм Ф. Маринетти, В.Хлебникова, В.Маяковского:
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?
Даже в музыке стилистика конструктивизма проявилась, например, в творчестве А. Онеггера, Д. Мийо, раннего С. Прокофьева, А. Мосолова и других композиторов.
Художественный авангард первой трети XX века был отринут и даже запрещен в тоталитарных режимах гитлеровской Германии и сталинского Советского Союза 30х-40х годов. Но (и это показательно!) по большому счету культура данных обществ также носила футуристический и авангардистский характер. Ибо направлена была на построение «светлого будущего». Традиционность форм тоталитарной культуры обеспечивала их доступность, понятность для широких народных масс и использовалась как средство максимально эффективной мобилизации общества на достижение этого будущего. В Советском Союзе данный принцип был господствующим вплоть до 80х годов.
В культуре же постфашистской Западной Европы в 50х годах приобретает второе дыхание «классический» авангардизм начала века. Абстракционизм в живописи и скульптуре, конструктивизм в архитектуре, неопозитивизм и структурализм в философии, теории постиндустриального общества в социологии эти и другие течения в сочетании с промышленным бумом, с улучшением жизни народа в условиях «социализированного капитализма» все это создавало атмосферу оптимистического прогрессизма в господствующей буржуазной культуре.
Но и оппозиционная ей социалистически ориентированная культура, воодушевленная победой СССР над гитлеровским фашизмом, аккумулировавшая энергию собственной антифашистской борьбы, имела значительное влияние на культурную ситуацию. И главное, несла в себе оптимистическую веру в возможность реализации социалистического проекта переустройства общественной жизни. С чем связано политическое влияние коммунистических партий (особенно в Италии и Франции); в философии активность развития марксистской парадигмы (Л. Альтюссер, Л. Сэв, Р. Гароди, Ж. П. Сартр, Г. Делла Вольпе, Э. Фромм, Г. Маркузе и др.); в искусстве расцвет демократически, социалистически ориентированного творчества: итальянского кино неореализма, в живописи творчества П. Пикассо, Р. Гуттузо, в литературе Л. Арагона, Г. Беля, А. Моравиа и т. д.
Однако с 60х готов культурная ситуация в Западной Европе начинает меняться. В массовом сознании доминирующее значение приобретает установка «оптимистического консерватизма». Блестящий анализ этого «счастливого сознания» дал Г. Маркузе в своей, опубликованной в 1964 году, книге «Одномерный человек», имеющий подзаголовок «Исследование идеологии Развитого Индустриального Общества». Как пишет Маркузе, «Счастливое сознание убеждение в том, что действительное разумно и что система продолжает производить блага является отражением нового конформизма, рожденного переходом технологической рациональности в социальное поведение» [4, с. 109]. Результатом технического прогресса стала «комфортабельная, покойная, умеренная демократическая несвобода» [4, с. 1]. «Несвобода» потому, что индивид является объектом тотального манипулирования во всех сферах его жизнедеятельности. Особенностью наступившего «общества потребления» стало манипулирование потребностями индивида, насаждение материальных и интеллектуальных потребностей, поддерживающих достигнутое состояние общества. «Большинство преобладающих потребностей (расслабляться, развлекаться, потреблять и вести себя в соответствии с рекламными образцами, любить и ненавидеть то, что любят и ненавидят другие) принадлежат к этой категории ложных потребностей» [4, с.7]. «Люди, продолжает Маркузе, узнают себя в окружающих их предметах потребления, находят свою душу в своем автомобиле, стереосистеме, квартире с разными уровнями, кухонном оборудовании» [4, с. 12].