Не знаю. Но хотелось бы
Представляю, сколько бы вы за это время стихов насочиняли! Ужас! То есть, я хотел сказать, что долго пришлось бы перечитывать.
Между прочим, Иннокентий, писать стихи это тебе не руками махать, сказал Захарыч. Я вот сегодня целый день пытаюсь написать стихотворение о своей жизни, а написать смог только две строчки.
Неужели, это так трудно? удивился Иннокентий.
Без вдохновения лучше и не начинать. А оно меня в последнее время не жалует.
Нашли о чём переживать, Матвей Захарыч. Вдохновение. У меня этого вдохновения вагон и маленькая тележка. Берите, не жалко.
Да, как же я его возьму? Оно ж неосязаемо.
А зачем мелочиться? деловито произнёс Иннокентий, Я с вами готовым результатом поделюсь. Вот прочтите мне свои две строчки, а я вам тут же ещё пару выдам.
Захарыч засомневался:
Ещё один помощник выискался. Мне мой внучок уже выдал пару строчек. Да таких, что пришлось из дома бежать.
Не беспокойтесь, Матвей Захарыч, я в стихах знаю толк и в юридических заведениях не обучался.
Ладно, согласился Захарыч, разве что ради эксперимента.
Ради исскуства, Матвей Захарович.
Ну, тогда слушай
Захарыч, прокашлялся и с выражением произнёс:
«Дед мой был дворником, папка колхозником,
Я же на почте всю жизнь прослужил»
А дальше, как в стенку упёрся.
Ничего. Сейчас мы эту стенку перепрыгнем, пообещал Иннокентий.
Кеша, воскликнул Захарыч, только у меня к тебе просьба без уголовщины!
Хорошо, хорошо. Если без уголовщины, то так и напишем.
Иннокентий для торжественности поднялся, и железным голосом отчеканил:
«Не называйте меня уголовником,
Я миллионами не воровал!
Дед мой был дворником, папка колхозником,
Я же на почте всю жизнь пропахал»
А-а, каково, Матвей Захарыч? Почти, как у Лермонтова! Что скажите?
Во-первых, сказал Захарыч разочарованно, во времена Лермонтова не было колхозников. А во-вторых, Иннокентий, ты же мне обещал не использовать в тексте никаких уголовников. А что в результате?
Иннокентий на мгновенье задумался.
Да, Матвей Захарыч, пожалуй, вы правы. Извините. Это я машинально. Понимаете, к колхознику не очень много слов по рифме подходит. Сейчас я подумаю. Итак, колхозник, полковник, беспризорник, подзаборник Нет, это всё не то
Вот и я не могу подобрать подходящего слова, пожаловался Захарыч.
Подождите-ка Матвей Захарыч! А что если нам вообще отказаться от колхозника! предложил Иннокентий. Я, как врач считаю, что слово, к которому по рифме не подбирается ничего хорошего, нужно просто взять и удалить, как больной зуб, не подлежащий лечению.
Да ты что, Иннокентий! запротестовал Захарыч. Без этого слова вся композиция рушится. Да и привык я уже к нему.
Тогда я предлагаю о нём временно забыть!
Как забыть?
А вот так! Как о полученных взаймы, ста рублях! А сейчас, Матвей Захарыч, послушайте, я уже новый куплет сочинил. Принимайте продолжение!
Кеша, только без уголовщины! встрепенулся Захарыч.
Хорошо, хорошо, обнадёжил тестя Иннокентий, я всё учёл. Итак:
«Язва меня вместо совести мучает,
Печень распухла, и спать не даёт,
Пью я теперь лишь от случая к случаю,
Если давление не подведёт»
А-а, Матвей Захарыч, каково?
Кеша, ты что, смерти моей хочешь? запротестовал Захарыч. Причём тут язва? Причём тут давление? Я жизнь свою хочу изобразить, а не выписку из амбулаторной карты!
Иннокентий на мгновение задумался.
Да, Матвей Захарыч, вы снова правы. Это я машинально. Занесло. Поддался, так сказать, влиянию профессиональной деятельности. Но не будем отчаиваться, Матвей Захарыч. Главное, творческий процесс уже пошёл
Подожди-ка! настороженно произнёс Захарыч, и, учащённо вдыхая воздух, спросил. Ты чувствуешь?
Что?
Как что! Это же запах моих любимых пирожков с повидлом! И доносится он с кухни.
А это имеет какое-то значение?
Имеет! с возмущением пробурчал Захарыч. Это Антонина, таким образом, пытается меня из комнаты выманить. Она думает, что я не устою и побегу к ней, как Муся за колбасой. А вот шиш я ей побегу!
Захарыч показал фигу, и встал с кресла.