Я не могу убивать ни за что, Агата. Это плохая война.
Почему? спрашивает Агата шепотом.
Потому что мы начали ее от жадности, и от глупости, и от злости, говорит мама. Мы начали ее ради жемчуга, и мяса нотатто, и чешуи нотатто, и ради крови алмазных моллюсков, и ради того, чтобы иметь право наводить свои порядки в Венисвайте, и ради того, чтобы унды добывали нам на Глубоких этажах «жирный уголь», а мы угрозами и плетьми отправляли их обратно, и они бы десятками погибали от когтей форлорнов. Я не могу, Агата, я не могу.
А папа может? спрашивает Агата очень тихо.
Мама молчит, и тогда Агата быстро говорит:
Они затопят первый этаж, да? Унды затопят первый этаж, правда?
Глупости, детка, мягко говорит мама. Это невозможно, нельзя поднять уровень воды, это все сказки.
Тогда почему все хотят бежать на второй? Почему лестница? Почему всё? медленно спрашивает Агата. Ей ужасно не хочется задавать этот вопрос, потому что она уже понимает, каким будет мамин ответ, но у нее больше нет сил притворяться, и она начинает аккуратно раскладывать скорлупки квадратом, по десять в каждый ряд.
Мы проигрываем, Агата, говорит мама. Бои больше не идут под водой. Бои идут на первом этаже.
Агата пытается посчитать, сколько скорлупок она уже выложила в полоску и не может: от слез у нее двоится и троится в глазах, а вытереть их нет никакой возможности все руки у Агаты в липком соке лазурника, того и гляди ресницы склеятся так, что потом глаз не откроешь, и поэтому Агата трется лицом о мамино плечо, царапает висок о погон, перевитый потрепанной оранжевой лентой.
Где папа? спрашивает она тихо.
Недалеко, так же тихо отвечает мама. Тут, недалеко от леса. Их отряд бьется за Неважно. Недалеко. Я знаю, что с ним все в порядке, детка. Ему тяжело, но с ним все в порядке.
А профетто? вдруг осеняет Агату. Как же профетто? Они же все видят под водой, все, что делают унды, почему же они, ну, не раскусили все планы, это же так просто?
Ты знаешь, что такое рыба-паллоне? спрашивает мама.
Агата всхлипывает и мотает головой.
Они размером с дом, говорит мама, огромные шары с четырьмя рядами выпученных глаз. Они живут на самых глубоких этажах Венисвайта, глубже двадцатого, что ли. В самом начале войны унды убили и высушили несколько десятков таких рыб и сделали из них что-то вроде кораблей; представляешь себе корабль, который плавает под водой? Унды никогда не проносят туда воду, и мы совсем не знаем, что там внутри, а они покидают паллоне только ради боев. Все, что могут профетто, видеть наших убитых солдат там, в Венисвайте.
Торсон Агата представляет себе, как Торсон опускает лицо в воду и видит тела, тела, тела и огромных, размером с дом, мертвых выпотрошенных рыб, превращенных в подводные корабли. От слез Агата сгибается пополам. Мама гладит ее и баюкает, совсем как маленькую, и если бы Агату спросили сейчас, правы ли были монахи, запрещавшие говорить о войне, она бы сказала: «Да, да, да», а потом «Нет, нет, нет», а потом снова «Да, да, да». Вдруг Агата чувствует: что-то изменилось, одна мамина рука по-прежнему гладит ее по спине, а вот другой мама, кажется, отмахивается от кого-то, под чьими ногами пружинят соседние ветки. Агата поднимает заплаканное, покрасневшее лицо и видит Оттера: гримаса у него странная, смесь сочувствия и презрения, но он здесь явно не для того, чтобы поучаствовать в разговоре.
Время, говорит Оттер.
Я помню, холодно отвечает мама, и Оттер исчезает, но Агата вдруг холодеет: время! Она даже не представляет себе, сколько времени прошло с ее ухода из монастыря, а ведь ей еще надо добраться в начало лаза, и бог весть как выбраться из трещины обратно наверх, и добежать до монастыря, и страшно даже подумать, что будет, если она опоздает к подъему. Агата вскакивает на ноги и озирается ей совершенно непонятно, куда идти и как выбираться, и тогда мама тоже встает и говорит, глядя на Агату серьезно и смущенно:
Детка, мне нужна твоя помощь.
* * *
Но кто? спрашивает Агата.
Мы не знаем, и это неважно, говорит мама печально. Мог быть кто угодно из них, из тех, кого арестовали у вас в госпитале. Поверь мне, мы никого не осуждаем: мы не знаем, что им пришлось вынести, и боимся самого худшего. Святые помогите им, они наши товарищи и друзья, и сейчас совершенно неважно, кто из них проговорился. Важно что нам нельзя больше оставаться здесь, Зюсс знает, где нас искать. Я не боюсь за своих, Оттер и Марианна заменят меня, кроны Венисфайна огромны, а есть еще и Венисфайн нижний я тебе расскажу про него однажды, когда все будет позади. Но я другое дело, Зюсс будет охотиться на меня, как собака на лиса. Мне надо уходить из Венисфайна насовсем.