Чокнутый Крошка Артур не сдержал улыбки.
У вас, ребя, совсем стыдища нет?
Явор Заядло в долгу не остался его ухмылка стоила Артуровой.
Не скажу доподлиннственно, отвечал он, но если и есть, стал-быть, мы его стырили.
А как же эта бедолажная мала громазда девчура, запёртая в караулке? спросил Чокнутый Крошка Артур.
О, так до утра с ней ничего не стряснётся, заявил Явор Заядло со всей возможной в данных обстоятельствах уверенностью. Она, шоб ты знал, изрядно мудрастая карга.
Ты думкаешь? Вы, чучундры малые, цельный паб ухайдокали вдрызг! Как такое возможно исправить?
На сей раз, прежде чем ответить, Явор Заядло одарил собеседника долгим и задумчивым взглядом.
Что ж, господин Коп, выходит так, что ты и Фигль, и коп. Что ж, так оно, стал-быть, в мире поверчено. Но главный мой вопрос к вам обоим-двум: вы ведь не ябедники и не стучалы?
В участке сменялись с дежурства. Кто-то вошёл и застенчиво вручил госпоже Пруст огромное блюдо с мясным ассорти и соленьями и бутылку вина с двумя стаканами. Нервно оглянувшись на Тиффани, стражник шепнул что-то госпоже Пруст, одним неуловимым движением она извлекла из кармана крохотный свёрточек и вложила ему в руку. А затем вернулась и снова присела на солому.
Ага, вижу, у него хватило воспитанности открыть бутылку и дать вину малость подышать, похвалила она и, поймав взгляд Тиффани, добавила: У младшего констебля Хопкинса есть одна проблемка, которую он предпочёл бы скрыть от своей матушки, а моё притирание ему неплохо помогает. Я, понятное дело, денег с него не беру. Рука руку моет, хотя в случае с юным Хопкинсом я надеюсь, что руку эту он сперва отдраил с песочком.
Тиффани никогда в жизни не пробовала вина; дома пили лёгкое пиво или сидр, в которых как раз достаточно алкоголя, чтобы убить всех вредоносных невидимых крохотных кусачих тварей, но недостаточно, чтобы сподвигнуть тебя на серьёзные глупости.
Надо же, промолвила она, я и не думала, что в тюрьме так бывает!
В тюрьме? Я же сказала тебе, милочка, это никакая не тюрьма! Если хочешь знать, что такое тюрьма, загляни в Танти. Вот где тьма кромешная, если угодно! Здесь стражники не плюют в твою жрачку по крайней мере, у тебя на глазах, и уж в мою-то точно никогда, ручаюсь. В Танти жизнь не малина; принято считать, что тот, кого туда упекли, не дважды, а больше подумает, прежде чем натворить что-нибудь этакое и угодить туда снова. Сейчас там малость навели порядок, и не всякий, кто туда попадает, выходит наружу в сосновом ящике, но стены и по сей день безмолвно взывают к тем, кто способен услышать. Я вот их слышу. Госпожа Пруст снова щёлкнула табакеркой. А что ещё страшнее безмолвного крика, так это пение канареек в крыле «Д», где держат преступников, которых даже повесить боятся. Эти сидят в отдельных камерах, и для компании им выдают по канарейке[33]. Госпожа Пруст вдохнула табака, да так резко и в таком количестве, что Тиффани удивилась, отчего зелье не полезло у неё из ушей.
Крышка табакерки захлопнулась.
Заметь, эти люди не рядовые убийцы, о нет, они убивали из любви к искусству, или во имя какого-нибудь бога, или за неимением лучшего занятия, или потому, что день не задался. Они делали много чего и похуже убийства, но убийством обычно всё заканчивалось Вижу, ты к говядине не притронулась?.. Ну ладно, если ты точно не хочешь Госпожа Пруст поддела ножом изрядный кус щедро приправленного маринадами нежирного мяса, помолчала и продолжила: Вот забавная штука: эти кровожадные злодеи заботливо ухаживали за своими канарейками и даже плакали, если птичка умирала. Стражники, бывалоча, твердили, что это всё притворство; говорили, у них от такого лицемерия прям мороз по коже, а я вот в этом не уверена. В молодости я была на посылках у надзирателей и видела эти громадные тяжёлые двери, и слышала птичек, и гадала про себя, в чём же разница между хорошим человеком и человеком настолько плохим, что ни один палач города даже мой папа, а уж он-то если выволочет преступника из камеры, так через семь с половиной секунд тот уж будет мертвее мёртвого, не дерзал накинуть такому на шею верёвку. А то вдруг злодей сбежит из адского пламени и вернётся мстить. Госпожа Пруст умолкла и передёрнулась, словно стряхивая с себя воспоминания. Такова городская жизнь, деточка моя; это тебе не клумба с душистыми примулами, как в деревне.