Ну что бред, мы разберёмся. А вот вы были заинтересованы в том, чтобы устранить соперника.
Я не понимаю, вы хотите предъявить мне обвинение в убийстве? сказал я, он ужасно надоел мне.
Я хочу поговорить с вашей женой. Вы прятали её месяц, потом вовсе увезли за границу, сделав недосягаемой для следствия. Это наводит на размышления. И всё же Татьяне Андреевне когда-то придётся ответить на вопросы, без неё разобраться не удастся. Когда она будет в Москве?
Трудно сказать, у неё много работы.
Она скрывается за границей?
Скрывается? усмехнулся я. Если вы хорошо изучали нас с Таней, то должны были узнать, что она работает там каждый летний сезон уже семь лет.
Очень хорошо, исходя из этого, я понимаю, что она должна вернуться со дня на день, сказал Кочарян.
Скорее с недели на неделю.
Лучше бы Татьяне Андреевне поторопиться, иначе Интерпол будет вынужден депортировать её в Москву.
Я посмотрел на него.
И не пытайтесь спрятать вашу жену, будет хуже для неё. Если Татьяна Андреевна не виновна, ей нечего бояться вернуться на родину.
Бояться? Вы шутите, Иван Иваныч?
К сожалению, нет, сказал он, поднимаясь. У следствия имеются очень серьёзные основания подозревать вашу жену или вас обоих в этом преступлении. Так что прошу вас связаться с Татьяной Андреевной и поторопить её.
Она не приедет раньше окончания работы, Таня очень дисциплинированный человек. Но когда вернётся, непременно встретится с вами, чтобы опровергнуть вашу абсурдную теорию. Таня или я не имеем к этому отношения.
Буду рад удостовериться, сказал он, направляясь в переднюю. А вас вообще не волнует смерть Курилова? Вы говорили, он ваш друг.
Он задал этот вопрос, драматически обернувшись и выпучив свои слишком большие для размера его глаз радужки, и мне показалось, что это тараканы выглядывают из щелей его черепа. Да-да, и усами шевелят, смотрят
Я уверен, что Боги жив и всё это ошибка или странная инсинуация. Таня не могла бы не опознать его тела. Она говорила об этом уверенно, и я верю ей, сказал я, складывая руки на груди.
Он покивал, пробурчав что-то вроде «Ну-ну», и свалил, наконец, из нашего дома.
Марья Петровна, откройте окна, надо проветрить, сказал я горничной. Невозможная вонь
А сам поднял трубку позвонить Платону, что-то ничего я не понимаю в том, что происходит, надо подумать нам с ним вместе
Звонок Марка застал меня врасплох вообще-то. Мы собирались уезжать в отпуск в Ялту уже послезавтра, Катя занималась сборами чемоданов, воодушевлённый поездкой к морю Ваня бегал туда-сюда из своей комнаты, где тоже вёл сбор своих вещей, в основном игрушек, не в силах выбрать и отказаться хоть от какой-нибудь. Я решил помочь ему.
Вань, мы едем на две недели, давай думать, без чего тебе не обойтись.
Ваня сидел на полу среди десятков разбросанных, как мне казалось, а с его точки зрения, распределённых, по ему одному известному порядку, игрушек, здесь сидели старый мишка, кот и пёс, Баз Лайтер из американского мультика «История игрушек», машина-бетономешалка, самосвал, мотоцикл и самолётик. Кораблик и катер. А также три книжки: «Карлсон», «Мюнхгаузен» и «Врунгель», мне было отрадно, что всё это были и мои любимые книги.
Дядь Платон да без всего.
Хорошо, кивнул я. Давай тогда складывать.
Мы взяли его рюкзачок.
А ещё надо будет вкусного в рюкзак взять, сникерсов, печенюшек, напомнил я. Не то будешь мамину буженину с помидорами всю дорогу трескать.
Ваня обернулся на меня, взъерошил чёрные блестящие волосы, Катино наследство.
Да-а тогда как ты думаешь, вот лучше самосвал или бетономешалку?
Там на пляже камни, песка нет, думаю, самосвал лучше.
Ваня кивнул, положил самосвал и База Лайтера. Посмотрел на меня.
Мягкие можешь брать все, сказал я.
Ваня обрадованно кивнул и спросил, взяв в руки томики и глядя не меня.
А книжку?
Возьми «Врунгеля», сказал я. Я сейчас ещё одну принесу, тоже, думаю, хорошо на море пойдёт.
И вот, пока я искал на полках «Робинзона Крузо», мне и позвонил Марк. Я выслушал его, удивляясь всё больше, признаться, я перестал думать об этом деле, пока Тани не было, вся эта история, казавшаяся такой странной и даже дурацкой, начала забываться, потому что Тани не было, и всё стихло. Даже Лётчик молчал об этом, не имея новостей. Выслушав Марка, говорившего, кажется, толково, но настолько растерянно, что я понял, он не знает, что делать. И особенно, что думать об этом. Я, надо сказать, я так же растерялся. Помочь понять, что происходит и подсказать, что делать, мог только один человек.