В комнате горит настольная лампа. Володя сидит за столом и пишет. Услыхав мое шевеление, поворачивается, сочувственно улыбаясь:
Что кошмары снятся? Это хорошо, если на пользу пойдут. Мне, знаешь, какие вещи во сне приходят? Страшно вымолвить. Иди к себе, я должен быть один.
И отворачивается. Я ухожу и сразу же засыпаю. Без сновидений.
День седьмой. Василий Макарович.
Просыпаюсь с восходом солнца, быстро выхожу во двор, бегу к спасительному озеру, с разбегу лечу в ледяную воду и отчаянно борюсь за выживание. Выскакиваю на берег голова чистая, душа чистая, сердце радостно бьется. Думаю о Володе, его образ вдохновляет. Каждому свое. Одному любовь, другому поэзия, третьему не успеваю додумать, как на плечо ложится чья-то рука.
А-а, вот ты где! это участковый в спортивных штанах и майке.
Подождите, я быстро, раздевается, бросается в воду, мощными гребками мчится туда, затем обратно, и, довольный, появляется рядом со мной.
Слышал, ты один остался. Заходи ко мне, пройдемся по селу, познакомлю кое с кем. Не пожалеешь.
Мне не хотелось отвлекать его от домашних дел в выходной, но Василий серьезно сказал:
Представь, что истина, которую ты ищешь огромный зеркальный шар, вознесенный когда-то над землей. И вот он, по непонятным причинам, вдруг разбивается на множество мелких кусочков, на миллионы, миллиарды. Они летят вниз, отражая и солнце, и воду, и землю и вонзаются в сердца живущих на Земле людей. И вот сегодня мы должны обнаружить их у наших односельчан.
После таких слов визит к нему домой был лишь вопросом времени. Но пораньше придти к Васе не получилось. Придя домой, я обнаружил Володю, сидящего с полупустой бутылкой водки. Он пил прямо из горлышка. При моем появлении подвинул мне бутылку:
Давай, не стесняйся.
Я взял бутылку и поставил ее на пол:
Володя, не надо, ты губишь Марину!
Не лезь не в свое дело, мрачно произнес он, и потянулся к ней. Я взял бутылку и спрятал за спину:
Пожалуйста, не надо. Прошло всего два дня. Продержись хотя бы немного, ты же так ничего не напишешь!
Он грузно опустился на стул, усмехнулся:
Ну раз ты так заботишься обо мне, скажу: мне очень тяжело. Ты вот мучаешься из-за своей , она где-то там бродит Так это только на пользу тебе идет есть причина для жизни. А моя рядом, руку протяни Но мне нужен толчок, удар, чтобы творить. Ты меня понимаешь?
Я его понимал, очень даже хорошо, так, что он бы и не мог себе представить. Удар, толчок в свое время я получил такой силы, что оставаться живым мог, только находясь в этом самом творении, все остальное меня попросту убивало, включая его любимую водку. Вспомнив того, кто нанес мне этот самый удар-толчок, я серьезно сказал ему:
Она не бродит и будет здесь завтра рано утром. Ты хочешь предстать ей в таком виде?
А потом, упав в свою кровать, закрылся подушкой, чтобы Володя, спешно приводящий в порядок себя и свою комнату, не услышал смеха.
На завтрак он явился свежим, гладко выбритым и пахнущим хорошим парфюмом. Делал мне страшные глаза, чтобы я не выдал его тайну. Марина, видимо, не ожидала видеть его таким бодрым, удивлялась, не понимая причины. После завтрака мы разделились я пошагал к Васе, они уехали в район навестить Петровича.
Вася находился во дворе и плотничал. Его жилистые руки быстро и ладно проворачивали какую-то замысловатую работу, сам он был вдалеке от этих мест, задумчиво напевая песню про Стеньку Разина.
Задумка есть, с ходу начал он, написать про него. Истинный русский характер!
Все что имело корень истин меня кололо. Видя мое недоумение еще бы: участковый-писатель! рассмеялся:
Не ожидал от милиционера? А кому же еще писать, как не нашему брату всех тут знаю, не понаслышке. Участковый в деревне это тебе не в городе и сват, и брат, и отец родной. Или, по-вашему, городскому и психолог, и психиатр. Люди у нас простые, пройдешься по селу, зайдешь к одному, другому, побеседуешь сердечно и спокойствие наступает в душах. Все по-доброму, по-мирному решаем. Ильич вот только не успокоится. Ну да уж, без ложки дегтя какой мед не бывает!
В его комнате стояли папки с рукописями его рассказов. Он нежно их погладил:
Вот они, мои односельчане.
Мы стали знакомиться с живущими в их сердцах кусочками истины. Вася доставал папку, открывал ее, смотрел на исписанные листки, а затем, не глядя в них, с увлечением рассказывал о своих «героях». Я вспомнил его устремленный на тебя взгляд, когда мы впервые его встретили детский, открытый, доверчивый, любящий. Таким он стал и сейчас, с восхищением повествуя о замечательных простых людях. Я не запомнил их имен и фамилий а мы просидели с ним до самого вечера но в памяти навсегда остались те жемчужины, которые открыло его чистое сердце и записали его талантливые руки. Были среди них и открытие вечного двигателя, и светлые души, и страдания о несбывшейся любви, и наступившая мудрость перед неминуемой смертью, и душевная гармония после попытки самоубийства, был и знакомый нам учитель Федор Терентьевич, и знакомые мне поп-медведь, и почтальон Владимир Ильич. Я было засомневался стоило ли искать зерно истины в последнем?