Плохо спала? спросил я, сворачивая с трассы на лесную дорогу.
Не отвлекайся, не ответила на вопрос Настя.
Где-то я читал или слышал по телевизору, что дочери ученых жуткие стервозы
Ты не проскочил поворот? спросила Настя и тяжело вздохнула. Да выключи же ты эту печку! Дышать нечем!
Тебе плохо? полюбопытствовал я, сворачивая на грунтовку.
Плохо! капризно ответила Настя. Меня укачало.
Наконец, дорога вообще закончилась. Машина едва ползла по каким-то жутким ухабам. С одной стороны торчали красные от ржавчины цистерны какого-то заброшенного завода, а с другой мрачные пятиэтажки. Я всматривался в номера домов. Номеров не было. Людей, у которых можно было бы спросить, тоже не было. Я остановился и полез в карман пальто за блокнотом, в котором был записан адрес.
Поселок Промышленный, бормотал я, читая адрес, улица Рабочая, дом шесть, квартира тринадцать.
Я сейчас умру, призналась Настя.
Никто не заставлял тебя ехать со мной, ответил я, трогаясь с места и объезжая сгнивший автомобиль без колес, лежащий на въезде во двор.
Наверное, вот этот дом шестой! недовольным тоном сказала она и ткнула пальцем в стекло.
С чего ты решила, что этот?
Сосчитала!
Я кое-как заехал во двор. Посреди, словно старая воронка от авиабомбы, чернела огромная лужа. Вокруг нее росли деревья с обломанными ветками и больными стволами, покрытыми странными надписями. На единственной скамейке, стоящей у первого подъезда, сидели подростки и плевали себе под ноги.
Шестой дом? спросил я у них, опустив стекло.
Ну, ответил один из подростков, прыщавый, худой, с глупыми и жестокими глазами.
Так да или нет?
Ну повторил он, сплевывая, и покосился на машину.
Второй подросток приподнял мертвенно-бледное лицо, посмотрел на меня совершенно безумным взглядом и вдруг громко заржал.
Настя была удивительно терпелива и последовательна. Удивляюсь, как она не схватилась за руль, чтобы немедленно развернуться и уехать из этого поселка.
Посмотрим здесь, сказал я и стал отыскивать место, где бы припарковать машину.
А чего смотреть? ответила Настя и взялась за ручку, чтобы открыть дверь. Тебе же сказали, что это шестой дом.
Разве? усомнился я, но Настя уже вышла из машины и хлопнула дверью.
Я, как марксист, был твердо убежден, что бытие определяет сознание, и в связи с этим меня начали терзать сомнения а сумеет ли Чемоданов создать научный труд, возвышающий человека, видя из окон своей квартиры столь живописный двор?
Насте было легче. Она была стратегом и видела перед собой лишь конечную цель: мою фамилию в своем паспорте. Каким способом я буду прокладывать тропинку к этой цели, ее интересовало поскольку постольку. Пока я давал задний ход, стараясь как можно плотнее прижаться правым боком к стволу дерева, пока я прикидывал, как быстро немногословная молодежь снимет с моей машины колеса и выбьет стекла, Настя дошла до подъезда. Она встала под козырьком, чтобы холодные снежинки не падали ей на лицо, и стала смотреть на меня, хмуря брови.
Уже нашла? спросил я, прыгая с кочки на кочку, как геолог в нефтеносном болоте. Здесь тринадцатая?
Подростки исподлобья глазели на нас. Тот, который ржал, начал крупно дрожать. На кончике его носа висела мутная капелька.
«Федор», «Горбачев», «Лошадка», «Марки», бормотал он. Оптом и в розницу
Я открыл скрипучую дверь, и мы, переступая через подозрительные зловонные лужи поднялись на последний этаж. Мне было стыдно перед Настей, будто я привел ее к себе. Она хоть и скрывала свои чувства, но я представлял, что она думает. Одноклассник почти что родственник. И коль он не брезгует такой жизнью, значит, так нас воспитали в школе. Значит, и я где-то глубоко внутри порочен.
Настя остановилась перед дверью, неряшливо обшитой коричневым ледерином. Вверху на одном гвоздике болталась металлическая цифра 1. «Тройку», наверное, кто-то украл, и число было дописано мелом.
Я потянулся пальцем к кнопке звонка, а Настя постучала кулаком. Сорок процентов я давал на то, что Чемоданова нет дома, а пятьдесят что он в дупель пьян. Но выпало на оставшиеся десять. Он открыл, причем не так, как открывают двери в Москве ровно на столько, чтобы можно было прищемить незваному гостю нос. Открыл нараспашку, во всю ширь, выпустив на лестничную площадку тяжелый запах жилья.