С недовольным лицом, однако, молча, гвардеец убрал пику и распахнул перед гостями скрипящую створку ворот.
Проходя в сад, Лилли сделала реверанс привратнику, сладко улыбаясь. Марк заметил, как она раскраснелась, подал ей локоть и тонкие пальчики вцепились в его мундир неожиданно страстно.
Это вас взволновало? Он вспомнил о том, что она говорила до поездки сюда. Или вы слишком недавно укрощали непокорного коня, потому и забылись?
Коня? Какая самокритичная аналогия, золотце. Она улыбнулась и тотчас потупилась. Простите, все время забываю, что люди предпочитают шутки не такого рода.
Марк вспомнил и о Глинде, но побоялся назвать его фамилию, полагая, что расстроит спутницу. Он не был уверен, что точно понял ее юмор, а переспросить не решился.
Они шли по подъездной дорожке. На плотно утрамбованной земле едва были заметны следы колес кареты. Пахло не по сезону свежими фруктами, хотя по правую руку от себя Марк видел только декоративные кусты, подстриженные в виде диковинных животных, а по левую раскинулась лужайка. На траве за своим хвостом гонялась крохотная белоснежная собачка.
На крыльце лакей в золотой ливрее почтительно поклонился и распахнул дверь перед гостями, не подозревая, что те незваные.
Ты должен спрашивать у них приглашение, мерзавец! Пророкотал Ириен.
Лилли присела в глубоком реверансе. Марк застыл, обездвиженный виноватым смущением.
Перешагнув порог дома, Стил и его спутница столкнулись с самим хозяином особняка. Ириен, судя по тому, что на нем был лишь халат, только-только проснулся, несмотря на то, что за окном разливал жару полдень. Внутри, впрочем, было прохладно настолько, что не каждый счел бы эту свежесть уютной. Возможно, Ириен любил, чтобы его гости и прислуга покрывались мурашками то и дело не важно, по какой причине.
Не вините их, сэр, Лилли сложила руки на уровне талии, цепляясь пальцами одной руки за ноготь на указательном пальце другой, точно примерная институтка, впервые опоздавшая на урок. Это только моя вина, ничья больше. Я заболтала их, намеренно приукрасив кое-что Я просто
Она зажала рот рукой, тяжело дыша. В огромном гулком помещении разносился шелест ее нервных вздохов. Ириен ощупал гостью взглядом: сверху вниз, снизу вверх. Суровая складка меж его бровей расправилась, однако, когда маг заговорил, в словах чувствовалось не больше теплоты, чем в углях камина утром.
Я не буду ждать, пока Вы справитесь со своей нежной природой, мисс. Излагайте, что Вам нужно, и проваливайте, или же уходите сразу, ничего не говоря.
Лилли вздохнула особенно глубоко, опустила голову, однако же, овладела собой в достаточной мере, чтобы говорить.
Не знаю, как начать И боюсь Вас оскорбить ненароком Но для меня это смертельно важно!
Ее речь прервалась всхлипом, и Лилли прянула вперед, падая на колени перед магом. Шляпка ее покатилась по полу, пересекая косо падающие из решетчатых высоких окон лучи света.
Сэр, я прошу Вас о милости взять меня в ученицы. Лилли молитвенно протянула к Ириену мелко подрагивающие ладони.
Маг на мгновение растерялся. Он отпрянул, будто боялся, что гостья будет тянуть его за полы халата, однако тотчас взял себя в руки и, схватив Лилли за запястья, помог ей встать. Согнулся на мгновение, отряхивая ее колени безупречно, впрочем, чистые. Затем взглянул девушке в глаза.
Вы еще почти дитя, и все Вам кажется интересным, произнес Ириен с кривой улыбкой, тщетно пытаясь скрыть удовлетворение в своем голосе. Ему нравилась может быть, забавляла, может быть, волновала именно ее вопиющая молодость, сквозившая в лице, манере говорить и двигаться. Я никогда не стал бы учить, во-первых, ньёслийку, во вторых, девицу, к тому же, столь юную.
Впрочем, Ириен окинул ее таким взглядом, каким не рассматривают детей.
Она невелика ростом, большеглаза и провинциальна, она останется полуребенком до тридцати или дольше, догадался Марк, сам не слишком уверенный в обществе, но усвоивший несколько его непреложных законов. Она будет считаться очаровательной еще долго, если Уризен дарует ей шанс до этих лет остаться при дворе.
Марк вдруг почувствовал острый укол того сочувствия, которое заставило его ввязаться в противостояние с Глиндом: и его самого эта беззащитность Лилли, гладкая, белая как мякоть очищенного от шкурки спелого фрукта, не оставила равнодушным. Но то была секундная слабость. Она прошла, и вот уже Стил наблюдал сцену так же невозмутимо, как прежде, с таким же, как прежде, равнодушным сердцем.