Его ноги проваливаются до колен.
* * *Богдан, закончил растяжку? окликает меня Иваныч и выдёргивает из горьких воспоминаний, которые иногда ещё настигают меня.
Да и о том, как практически ползли по заснеженной целине, вспоминать не хотелось. К вечеру увидели вдалеке огоньки и прибавили ходу. Становилось так жутко, что постоянно оглядывались и, казалось, что среди чёрных елей мелькают чьи-то глаза.
Вышли на пригорок, с которого как на ладони виднелся нарядный из-за огней посёлок. Ног уже не чувствовали, передвигали их машинально, как роботы. Замёрзли, перенервничали, устали от напряжения и опасности за спиной.
Боб, а если с горочки бегом? предлагает Мишка, с тоской вглядываясь вдаль. Смотри, снега мало.
Тогда уж лучше кубарем, шучу я, хотя тоже мечтаю оказаться в тепле и почувствовать наконец защищенность.
Думать о поступке отца не хочу, гоню эти мысли прочь, но уверен, что домой не вернусь ни за что. Разделяет мое мнение и Мишка. Друг вырос в семье, где совсем другие отношения среди родных.
Нет, можем шеи сломать. Наперегонки.
Мы припустили, постепенно набирая скорость. И тут из чащи послышался вой. Я вздрогнул, обернулся и потерял равновесие. Ноги заскользили по льду, по пути натыкаясь на камни и корни, и я провалился по пояс в яму. Острая боль ударила в голову и вырвалась из глотки криком. Мишка, уже почти добежавший до основания холма, резко затормозил.
Он сразу вернулся, вытащил меня, а потом понёс на плечах до самого посёлка. Как он справился, не представляю, я то терял сознание от боли, то приходил в себя. Окончательно очнулся в местной больнице: перелом большеберцовой кости со смещением.
Полтора месяца в гипсе, потом ещё три месяца восстановительного периода. В июне приступил к тренировкам, а завтра первая моя игра в сезоне.
Черт! Волнуюсь, как новичок.
Кладу руку на грудь, так сильно колотится сердце. До боли хочется почувствовать адреналин в крови, возбуждение, дикое стремление к победе.
А это невероятное состояние катарсиса, когда ты забиваешь мяч!
Ты теряешь себя, несёшься, как безумный, по полю и кричишь, кричишь во всю глотку до хрипа, до потери голоса
А вместе с тобой ревут трибуны. И падаешь перед ними на колени, целуешь зелень стадиона, благодаря болельщиков и небеса за пережитые эмоции.
Смотрю на тренера.
Да, Сергей Иванович, закончил.
Иди, погоняй мяч в квадрате.
С вечера отключаю телефон, не хочу, чтобы кто-то случайно или намеренно сбил боевой настрой. Первый тайм играю, как зверь. Каким-то чутьем угадываю, куда передадут мяч и несусь в то место быстрее пули. Удаётся забить гол, потом второй. Подъем в душе такой, что впору взлететь. Менеджер сидит на трибуне и в тренерской зоне не показывается.
Но нога даёт о себе знать. Непроизвольно тяну руку к больному месту и поглаживаю. Зоркий глаз тренера замечает это.
Боб, отдохни немного, говорит он и выпускает на поле запасного.
Стиснув зубы, наблюдаю за вторым таймом, а он идёт все хуже. Противники забивают сразу два мяча. Сидеть уже не могу, выскакиваю и прилипаю к ограждению.
Иваныч, выпусти меня, прошу! Иваныч! зову тренера.
И вот когда до конца матча остаётся пять минут, он оборачивается, пристально смотрит на меня и согласно кивает.
Ура! Мой звездный час! Я сейчас всем покажу, на что способен.
Принимаю точную передачу от Мишки и несусь к вражеским воротам. Противники остаются в стороне. Уже вижу, как вратарь мечется у авоськи (сетка ворот сленг), заношу ногу для удара и вскрикиваю от такой резкой боли, что искры из глаз. Нога подламывается, мяч уходит поверх штанги, и падая, вижу ухмыляющееся лицо Паскевича.
Что случилось вечером, плохо помню. В голове осталось только, что хотел нажраться до поросячьего визга от отчаяния. Не мог смотреть в глаза Иванычу, ненавидел менеджера, который развёл руками и выдал:
Я так и знал!
И главное, мне никто не поверил, что сволочной Паскевич ударил меня намеренно по больной ноге, и что к носку его бутсы был приделан острый шип.
Глава 7. Олеся
Операция по спасению телефона проходит на «ура». Поставив тарелку на нужный стол, я пробегаю мимо кадки, хватаю свой мобильник и несусь обратно. Ноги дрожат от ужаса, спина леденеет, словно ждёт: вот-вот раздастся выстрел.
Но до тощей официантки в шапочке, падающей на глаза, никому нет дела, да и мне пора сказать «Адьоз» этому месту. Выскакиваю на улицу, почти не дыша, сдергиваю с себя униформу и бросаю ее на стул у двери.