К утру глашатай объявил, что чужаки уйдут, уведут своих чудовищ, но город теперь будет платить дополнительный налог, они займут одно из поместий неподалеку и берут в заложники старших отпрысков правящей семьи и власть имущих фамилий. Глашатай провозгласил еще какие-то требования, но простого люда они не слишком касались, и Олаф особо не вслушивался.
Захватчики выполнили условия, не причинив дополнительного вреда жителям, если не считать саму бойню и уведенных с собой пленных. Люди вскоре разошлись по домам. Новобранцев из деревенских тоже отпустили жизнь вернулась на круги своя. Во всяком случае, до ближайшего полнолуния.
С момента, когда захватчики ушли, деревенский народ в основном работал и пил. Вино, пиво и что покрепче текли рекой очень уж всех ошарашили новые существа, появившиеся в мире Атиозес. Пили, поминая погибших во время бойни. Пили, жалея часть урожая и монет, которые пойдут в чьи угодно карманы, кроме тех, кто ради этого пахал. Пили за то, что сами остались живы, и что не их родню повели в неволю к нелюдям. Пили потому, что наступил вечер и хотелось расслабиться. Пили потому, что просто не пить было невозможно слишком много было поводов, даже без недавних событий. А если у кого-то особого повода не было, то ему помогали найти приятели или личные обстоятельства.
Вот и Олаф, согласившийся в очередной раз сменить повязку, выдул напополам с приятелем три бутылки запрятанного на особый случай вина. В конце концов, вдруг действительно придется звать лекаря и ногу отнимать? А уже почти полночь а он уже будет готов. Сегодня вообще молодой лесник чувствовал себя странно, если не сказать, что паршиво. Жара вроде бы не было, но все кости ломило, как при зимней лихорадке. Голова трещать начала еще до того, как он начал прикладываться к бутылке разболелась с вечера, как только солнце стало скрываться за шапками лесных крон и уступать место сумеркам. Собственно, поэтому они с Гердой и позвали на всякий случай Брана, если вдруг дело плохо чтобы жене на середине срока не самой в город бежать. Поскольку рана выглядела хорошо, за исключением того, что не хотела начинать заживать, настроение у всех троих было весьма приподнятое.
Когда мужики уже значительно захмелели, и Герда стала убирать со стола, раздался сиплый сдавленный хрип. Олаф, сильно раскрасневшись, начал медленно заваливаться на бок и резко рухнул с лавки на четвереньки. Герда и Бран кинулись к нему, пытаясь помочь вдруг подавился? Герда успела дотронуться до раскаленного как при зимней лихорадке плеча супруга, и ужаснулась: когда она занималась раной, с мужем все было в порядке! Но сейчас из глотки Олафа раздался устрашающий звериный рык. Она одернула руку и отскочила в недоумении. Бран же замер на месте, уставившись на то, что начало происходить с его другом.
Первое, что почувствовал молодой лесник как дрогнуло сердце, затем пропустило один удар и стало биться в груди с бешеной силой и частотой, разгоняя кровь в жилах до состояния кипятка. Олафа начало колотить, как при сильном ознобе но не от холода. По всему телу пошла болезненная судорога, сразу схватившая человека за горло так, что перехватило дыхание. Олаф свалился с лавки на пол, не в силах понять, что происходит, пошевелиться и вымолвить хоть слово. Через несколько мгновений его хрип превратился в рык, причем он это даже не сразу заметил ему было не до таких мелочей.
Судорога, начавшаяся в мышцах, перешла на кости, так будто бы они тоже могли сокращаться. Хруст, от смещающихся неестественным для человека образом суставов, перемешался с криком Герды, полном ужаса. Она смотрела во все глаза на любимого, не в силах помочь вопль вырвался у нее из груди, когда у мужа начала вытягиваться пятка, вылезая из башмака. Олаф в совершеннейшем непонимании повернулся в сторону звука, когда уже начала меняться челюсть и пропадать сознание. Шерсть, растущая из глубоких слоев кожи, заставляющая верхний ее слой лопаться и спадать с тела клоками, уже не слишком привлекала внимание нового Волка у него появились проблемы поважнее чем боль во всем теле, которая уже начала утихать.
Это был Страх.
Ошарашенный своим появлением в деревянной клетке, зверь на несколько секунд замер, озираясь по сторонам, ища выход. Прямо перед ним на полу в слезах сидело существо. Судя по запаху самка. Остатки разума заметили, а может быть, не до конца угасшая память подсказала, что она была беременна. Низкая, худая, если не считать живота, со свободными руками. Испугана, опасность не представляет. Чуть поодаль, почти в такой же позе на полу, сидело еще одно существо. Запах подсказал, что особь мужская. Тоже боится, тоже руки пусты.