И вот в один прекрасный день Александр Кузьмич объявляет, что наша подготовка окончена, и скоро мы встретимся на экзамене. Студенты, перетерев эту новость, начинают выходить из аудитории, а я подхожу к нашему философу, который складывает свой старый, видавший виды портфель, и спрашиваю:
Вы обещали рассказать о человеке, а сами все время говорили о том, как устроено общество об экономике и политике, науке и образовании, культуре и искусстве, демократии и диктатуре. А как же человек? Когда будем говорить о нем?
Александр Кузьмич смотрит, сначала на меня, затем на свой портфель, затем снова на меня и спрашивает:
Вам интересен человек?
Я киваю.
А это не ко мне. Это в Церковь, говорит философ, закрывает портфель и выходит из аудитории, оставив меня в состоянии легкого шока.
Вот так совет и, главное, от кого! От ученого, который пять лет учил меня марксизму-ленинизму. И ведь он оказался прав. Если Вам интересен человек, приходите в Церковь.
10. Перестройка себя
Говоря о том, как много зависит от человека, я понимаю, что с этим согласятся не все. И это не удивительно. Ведь нас со школьной скамьи учили другому главное, чтобы в стране было больше фабрик и заводов, школ и музеев, больниц и домов культуры, а какие люди в них работают это все идеализм и потому не так важно.
Таково было материалистическое понимание жизни, на верность которому в советские годы должны были присягать все образованные люди. Без чего невозможно было поступить в институт, издать книгу, стать учителем, врачом, офицером или иным руководителем.
Сегодня об этом забыли, а тогда ни один студент не мог избежать лекций по марксизму-ленинизму. Который, конечно, все учили по-разному, но на экзамене должны были отвечать одинаково: первое Бога нет и второе кругом враги, а мы лучше всех. О чем советская пропаганда твердила десятилетиями.
Что же касается покаяния, смирения, милосердия и сострадания, то это все «поповские» слова, знать которые было не обязательно и даже вредно. Поэтому не удивительно, что ВУЗы стали не только «кузницей кадров», но также «кузницей книжников и фарисеев». Хотя абсолютное большинство выпускников вряд ли знали, кто это такие.
И я был таким же. Но, к счастью, грянула перестройка. Да, именно к счастью. Когда советским людям, впервые за многие годы, разрешили не «жить строем» не ходить на обязательные демонстрации, не думать как все, иметь личное мнение и даже его высказывать.
Это продолжалось недолго. Но именно тогда в нашу жизнь пришли Булгаков и Замятин, Пастернак и Тарковский, Оруэлл и Хаксли, митрополит Антоний Сурожский, Мейендорф, Афанасьев, Шмеман, Керн, Соловьев и книги русских религиозных философов.
Но, главное, в нашу жизнь вошло Евангелие. Помню, что, впервые взяв в руки небольшую, изданную за рубежом Библию, я с ней не расставался и везде носил с собой, в студенческой сумке вместе с конспектами и учебниками.
Тогда газета нашего пединститута решила опубликовать несколько моих стихотворений, и меня попросили зайти к фотографу, чтобы сделать снимок. Фотограф усадил меня на стул, покрутил, повертел, а затем предложил взять в руки какую-нибудь книгу. Я достал из сумки ту самую Библию, раскрыл и спросил: «Пойдет?». Фотограф улыбнулся и щелкнул затвором.
Так в газете с шаблонным для тех лет названием «По ленинскому пути» появилась моя фотография с комсомольским значком на груди и раскрытой Библией в руках. И я не удивлюсь, если она раскрыта на 23-й главе Евангелия от Матфея со словами «горе вам, книжники и фарисеи». Почему тогда я не обратил на них должного внимания?
Причин тому много, и одна из них в том, что, по привычке советских лет, тогда я верил в силу технологий. Верил, что общество это большой и сложный механизм, и, если какая-то деталь в нем вышла из строя, ее надо изъять и заменить. Например, заменить марксизм-ленинизм христианством, а компартию Русской Православной Церковью, и больше ничего и делать не надо. Все исправится само собой.
Тогда, как раньше любая бабушка знала, что не место красит человека, а человек место. Следовательно, главное не технологии, а человек. Но для того чтобы я смог открыть для себя эту простую истину, должны были пройти годы. И все же, благодаря перестройке, был сделан главный шаг: мы поняли, что государство не Бог. А раз так, то надо Его найти!