Кто-то был уже? спросила мама, не показывая виду, что её коробит или ранит это открытие.
Были. Но мама, я скорее асексуален, чем гомосексуален. Если тебя это как-то успокоит.
Это героин? Из-за этого ты под кайфом был, когда
Нет. То есть под кайфом бывало, конечно Но это всегда было. Для меня не существует объектов вожделения. Красота для меня имеет пол только потому, что она разная, и она для меня ну как цветы, море или там звёзды на небе. Никто ведь не хочет трахать звёзды на небе.
Фу! Не выражайся, скривилась мама. Ты поступай, как тебе надо. Но не надо, чтобы дедушки или отец узнали об этом. Ты понимаешь?
Я пожал плечами. Конечно, расстраивать близких мне не хотелось, хотя и это мне было безразлично: все они, все эти многочисленные взрослые, окружавшие меня, так меня обожали и баловали, считая идеальным, самым красивым, самым одарённым, самым главным ребёнком, что так и не заметили, что я вырос, и я вовсе не идеален.
Ты не должен легкомысленно относиться к этому, Марк, если не хочешь остаться без содержания, вдруг сказала мама, разрушая моё самолюбование.
Что?! я выпрямился.
Мама покивала, сложив руки в замок, и руки-то у неё большие, не женственные. Я не помню её в каких-нибудь платьях, она всё время в костюме, серых и сероватых цветов, ни украшений, ни причёсок, кроме вот этой почти мужской стрижки, настоящий мужчина. Может потому я такой, не мужчина, и не женщина, что моя мама совсем не женщина. И мой отец человек тоже неоднозначный? Чего они от меня хотят?
Вот это мамино заявление о том, что меня могут оставить без средств, поначалу показалось мне немного странной и неправдоподобной угрозой.
Я уже отбила несколько десятков атак насчёт твоей предполагаемой «голубизны», поверь мне, это не так-то просто убедить всех, что ты то, что ты говоришь, а не гей.
Ну, скорее гей, чем нет, сказал я. Но это скорее потому, что женщины менее склонны затаскивать юношей в постель, чем иные мужчины.
Кто это был? спросила мама, хмурясь.
Ты не знаешь, сказал я, отвернувшись.
Но это была ложь. Одного она точно знала, он был вхож в наш дом и сделал то, что сделал, когда приезжал к нам на дачу однажды летом. Это было так давно, что я и не помнил уже, сколько лет прошло. Однако после произошедшего на выпускных экзаменах я получил все отличные оценки, потому что этот «друг нашей семьи», мамин товарищ по работе, с которым они когда-то учились в институте или в школе, я уже этого знаю, был председателем Московского ГорОНО. Это был первый урок о том, что секс это отличный товар. Но я не могу сказать, что я с тех пор ещё хоть раз так же продался, не оттого, что я такой уж чистый, просто не представилось возможности, но я запомнил это на будущее. После все мои приключения на этом фронте были единичными и случайными, после каких-то вечеринок. Так что нет, никакой системы в моей сексуальной жизни не было, потому что её самой почти не было.
И что мне теперь жениться? я разозлился, что меня принуждают ещё как-то прикидываться или чего они от меня хотят?! Мам, если вы лишите меня средств к существованию, что я, по-твоему, сделаю? Не думай, что любителей мальчиков так мало. Придётся пойти на содержание к какому-нибудь слюнявому развратнику.
Ты понимаешь, что за это можно сесть в тюрьму? спросила мама.
Превосходно За то, что мне меньше повезло в жизни, чем нормальным людям? За то, что в наш дом проникло зло, растлившее меня в мои пятнадцать или шестнадцать, меня ещё выбросят на улицу, а потом, если что и в тюрьму? Мама
Послушай, Марк, я на твоей стороне. Что бы ты ни делал, что бы ни думал о жизни Я хочу сказать, не надо шокировать остальных в нашей семье, хорошо? Иначе все имущество достанется каким-нибудь сто десятым внучатым племянникам наших дедушек, а не тебе. Тебе это надо?
Вот мама, всегда была самым ценным членом в нашей семье. Причем членом в самом широком смысле слова. Не стала ни кудахтать, ни ахать, сразу к делу. Поэтому с мамой мне было общаться проще всего. С отцом нет. Он слишком холодный, закрытый человек. Даже выражение его лица никогда не меняется, о чём он думает на самом деле, я никогда не мог бы догадаться
И только бабушки и дедушки с обеих сторон обычные традиционные и жизнерадостные люди, которые прожили свои длинные интересные жизни всем на зависть ярко и быстро, потому что знали много горя и радостей. Они пережили то, чего я, мне кажется, никогда не смог бы выдержать: ни войну, ни голод, ни страх репрессий, о которых говорят так много, один мой дед, тот самый генерал, попал в лагерь перед войной, но он был из тех счастливцев, кто вернулся и после воевал как герой. Страннее всего то, что он не только не рассказывал об этом, и о войне не любил, как и остальные, но и никогда не держал обиды за несправедливость. Искренне никакой несправедливости не видел, так и говорил на мои изумлённые вопросы: «Время было такое». Так что да, мои бабушки и дедушки никогда не смогли бы понять и принять мой способ существования.