Рисунок Юлии Нагубневой
Недоверчивой быть жизнь давно приучила меня.
С детства место своё не умела я в мире найти,
На других не равнялась, завет материнский храня.
Своему оставалась верна непростому пути,
Предрекая себе, что когда-нибудь я набреду
На свою уникальную, неповторимую цель.
Вряд ли что-то сначала мою предвещало беду.
Я росла, развиваясь нормально с теченьем недель.
Как положено, нюх мой был чуток, а глаз мой остёр.
Но с рождения жребий мне выпал отличный от всех:
Даже внешне среди серых братьев и серых сестёр
Выделял меня белый, породе несвойственный мех.
Может, это отчасти одна из глубоких причин,
По которым я в стае себя ощущала чужой.
Хотя наш коллектив всегда дружен и очень един,
Не давал подозрений мне, будто бы в нём я изгой.
Отчего бы гармонию с миром тогда не достичь?
Ведь едва ли когда-нибудь я попадала впросак,
На охоте ловила обычно немало добыч,
За мной даже ухаживал часто наш гордый вожак,
Воспитала не раз я потомство здоровых волчат.
Мои годы текли безмятежны и в целом легки.
Так каков же неведомый фактор тот, что виноват,
Если мне не хватало чего-то всему вопреки?
На край леса порой уходила я ночью одна,
От сородичей место любимое грёз моих скрыв.
Становилась оттуда тогда жизнь иная видна.
От селений людских отделял нас холмистый обрыв.
И неясное чувство сжимало мне сердце внутри:
Почему-то меня туда неудержимо влекло.
Повторяла притом: «Не поймайся в их сети, смотри,
Ведь давно в их душе притаилось коварство и зло».
Убеждала я вечно себя: «Прекрати, перестань,
Кроме бед неизбежных тебя ничего там не ждёт».
Но смотрела сама всё равно на запретную грань,
Не желая назад и ступить не решаясь вперёд.
А потом наступил этот вечер в разгаре зимы,
Тихий вечер морозный Весь шум посторонний умолк,
И на узкой тропе в чаще леса столкнулись вдруг мы
Ни враги ни друзья, человек посторонний и волк.
Был мне фауны мир и понятен, и близко знаком.
И хотя не касался ремёсел подобных никак,
Я зоологом слыл, величали меня лесником
Относился я к расе особой свободных бродяг.
Браконьеров, охотников я ненавидел всегда,
Мне с животными общий найти удавалось язык.
Путешествуя и созерцая их, я без труда
В неизвестные тайны природы отчасти проник.
Жил я долго в степях, не стремился уехать я вдаль,
Но в лесах тех окрестных какой их участок ни тронь
Изучил каждый метр квадратный, любую деталь
Я исследовал, как хиромант постигает ладонь.
Удивительно мне, что случилось в тот памятный день.
Вероятно, вмешаться решился насмешливый рок,
Потому что скосился известный маршрут набекрень,
Чёрт попутал мне мысли и в чащу нежданно увлёк.
Незаметно сгуститься успела вокруг темнота,
Я искать продолжал безуспешно дорогу назад,
Но безлюдна та местность была, безнадёжно пуста,
И бродил я, растерянный, страхом невольным объят.
Вдруг прорезали мрак огоньки двух горящих щелей.
Догадался я, что предо мной пара хищника глаз.
Волчий взгляд представлялся мне жёстче гораздо и злей
В этом взоре, ко мне обращённом, напротив, не гас
Любопытства разумного ясный, загадочный свет.
Поразительна самка, что мне повстречать довелось!
Показалось мне сразу, что знал я её много лет,
Что со стаей своей непременно жила она врозь.
Её облик отличен от прочих клыкастых зверей,
Я отметил её необычную белую масть.
Впрочем, вряд ли цвет шкуры её сделал к людям добрей,
И, надежду оставив, готовился я уж пропасть:
Безоружным волчицу нет шансов совсем побороть,
Суждено быть растерзанным если сегодня ну что ж!
Пусть хоть зверя насытит моя обречённая плоть,
Раз над ниткою жизни моей занесён неминуемый нож.
Безразличный к дальнейшему, словно к земле я прирос.
Я не смел шевелиться, и взгляд я не мог отвести,
Состояние это похоже на дивный гипноз.
И, застыв, всё стояла она у меня на пути,
Ряд зубов острых лезвий своих обнажив,
То ли это улыбка была, то ли страшный оскал.
Шли минуты гурьбой. Билось сердце. По-прежнему жив,
Я с нелепой надеждой развязки истории ждал.
И со мной приключилось одно из волшебных чудес.
Встреча в чаще ночной подарила мне странный союз.
В сказке Лис некий термин, что ныне исчез,
Объяснял: приручить означает создание уз,
Означает единственным стать на огромной Земле
Для кого-то, кто нужен, как воздух, отныне тебе.
В чаще зимнего леса, в морозной заснеженной мгле,
Это термин забытый стал правдою в нашей судьбе.
Дни, наставшие следом за тем, это лучший этап
Моей жизни, что смысл высокий с тех пор обрела.
В час урочный взяла за привычку спешить со всех лап,
Километры пространства пронзая быстрей, чем стрела,
В предвкушении встречи бросая дела впопыхах.
Трепетало в волнительной радости сердце моё.
Инстинктивный врождённый теперь потеряла я страх:
Позабыла про смерти источник совсем про ружьё,
Позабыла про правило главное волчьих племён
Осторожность и бдительность, что охраняют наш путь.
Повелось полагать среди нас: кто хитёр и силён,
Не удастся врагу покорить того, ни обмануть.
Но с недавней поры я жила по законам иным,
Их в роду моём не соблюдают и не признают.
Недоверие к людям рассеялось, будто бы дым.
Посещал мой знакомый нередко лесной мой приют,
Добровольно бок о бок ступала за ним каждый шаг,
И постичь моя логика в этот момент не бралась,
Почему для родни моей дальней домашних собак
Поводок применяют, чтоб эту поддерживать связь.
Ведь дороже всего, когда рядом с тобой идёт друг,
Без малейших сомнений себе отдаю я отчёт,
Что ни с чем не сравнится тепло человеческих рук,
Когда ласковый жест вдоль по шерсти твоей проведёт.
Иногда наносила и я ему встречный визит,
Пробираясь в селение после заката тайком,
Ведь людей появление дикого зверя страшит.
Но товарищ меня запускал, не колеблясь, в свой дом,
Позволял на уютной подстилке в прихожей мне лечь,
Угощений давал, наливал для меня молока.
И уверена я, что помимо тех памятных встреч
Моя жизнь остальная, пожалуй, одна лишь строка,
Ничего ни великого в ней, ни достойного нет,
Кроме нашего столь дорогого знакомства в пургу.
Мои чувства тогда мне открыли внезапный секрет.
Ожидала ли я, что любить я так сильно могу?
Ожидал ли я, что так устроены души волков?
Поднесла мне подруга пушистая редкий сюрприз.
Я кормил её, и в непогоду давал я ей кров,
Отвергая идеи, чтоб зверь человека загрыз.
Безграничную преданность я обнаруживал в ней.
Отношением этим я был и доволен, и горд,
Ощущая, что ценностей всех для неё я нужней,
Для неё господин я, хозяин, властитель, милорд.
Но, с другой стороны, становилось мне страшно подчас,
Я предвидеть боялся, какой предстоял нам финал.
Тяготил меня разум глубокий пронзительных глаз,
И подолгу я с ней оставаться вдвоём избегал.
Ведь воинственный дух не бывает в животном убит.
Может, длится притворство, что хищник так кроток и мил?
Но смущал меня Лиса из сказки закон, что гласит:
«Навсегда ты в ответе за тех, кого ты приручил».
Я питомца бы прочь ни за что не решился прогнать,
Пусть питомец мой даже источник свирепых угроз.
Всё же дружба такая особую носит печать,
И грядущего я опасался построить прогноз
Если б кто-то спросил, то сказала бы я, не тая,
Что счастливой себя ощущала в те зимние дни.
Но тебя у меня отнимала работа, семья,
К сожалению, мы в целом свете отнюдь не одни.
Возразил бы, конечно же, ты мне, что ревность слепа,
Что владеть безраздельно тобою мечтала я зря.
Для меня безнадёжно пустой становилась тропа,
Когда ты уходил, себя прочим знакомым даря.
Безудержно хотелось мне мчаться тогда во всю прыть,
Чтоб добраться до нас разлучающего рубежа,
И, зажмурившись крепко, к луне подняв голову, выть,
От мороза снаружи и внутренней грусти дрожа.
Я часами сидела на скате канавы одна,
Без посредников я говорила с любою звездой
Или с небом простёртым над миром без края, без дна.
Безысходность и скорбь, боль и горечь вливались в тот вой.
Проносился он эхом над рядом заснеженных крыш,
Поднимался посланьем к светилу печальному ввысь.
Словно голос просил мой: «Меня этой ночью услышь,
На призыв мой протяжный, пожалуйста, ты отзовись,
В моих мыслях сомнений туман ты ответом рассей,
Опасения ты опровергни. Мне невыносим
Этот страх, убедить постарайся меня поскорей,
Что природы суровый девиз мы с тобой победим,
И, рождённые в разных кругах и для разных задач,
Мы докажем, что нет для любви непосильных чудес»
Но ни разу тебя не будил этот горестный плач,
И внимал ему только безмолвием скованный лес.
Ты, наверное, дома смотрел беззаботные сны,
И тебя совершенно моя не касалась тоска,
Чьим свидетелем были лишь блики далёкой луны.
Безразлично взиравшей на волчью печаль свысока.
Часто выстрелов звук нарушает покой наших мест,