Наивный старик принимал все за чистую монету и продолжал ежемесячно отстегивать ей деньги со своей инвалидской пенсии три пальца не имел на правой руке. Ему казалось, вот отучится Машка и человеком станет, не то что ее родители алкаши.
Не тут-то было. Вместо институтской пятилетки нерадивое дитя закрутила шашни с каким-то быдлом на двенадцать лет взрослее. Авантюрист надоумил малолетнюю дуру, наряду с Иванычем владевшую своей частью дома по соседству с теперешним обиталищем Дёмина, нахватать кучу кредитов непонятно на что. Это случилось почти сразу, как ей исполнилось восемнадцать. В итоге добрая половина деревянной двухэтажки, принадлежавшей на законных правах Машке с глупой подачи деда, ушла с легкой руки и за позорный бесценок каким-то жуликам, а-ля браткам из девяностых. Своеобразные были ребята: туповатые, огромные и с бугристыми складками на затылках, опутанных толстенными золотыми цепями шириной с большой палец. Ума им особо и не требовалось бумажками занимался какой-то худосочный адвокат, волочившийся всюду с этой сворой жуликов. Они потом еще предъявили деду расписку о долге в крупную сумму, написанную рукой любимой внучки. Таким образом, вторая половина дома ушла в руки бандюков вслед за первой без долгих церемоний и необходимости применять против деда утюг с паяльником: братки не гнушались самых жестоких методов, а старик перед ними или бабка не играло никакой роли.
Мать Машки и ее отец, которого дочка ни разу в жизни не видела, к тому времени сами потеряли единственную халупу на окраине села и сгинули где-то в Москве среди городских бомжей, теревшихся в вестибюле станции метро Теплый Стан.
И Внучки тоже след простыл.
Дом этот потом еще сто раз перепродали и жили в нем уже нормальные люди, которым и предъявить-то было нечего.
«Развели блядство кругом, дерьмократы поганые!» сетовал Иваныч. «Вот при Советском Союзе не посмели бы подобное сотворить! Да за такие дела высшая мера наказания им в те времена полагалась! Расстрел пидарасам!..» злился он, тряся кулаком в воздухе, но потом принимал смиренный вид и, отчаянно махнув рукой, брался за чтение очередной документальной книги про Великую Отечественную Войну его излюбленная тема.
Дёмин знал Иваныча с детства. К тому времени тот уже был младшим офицером. После срочки остался служить по контракту в стройбатовской части, расквартированной неподалеку от Воскресенок. Это на службе побратим оттяпал ему три пальца лопатой. Как сам Иваныч невнятно пояснял, произошла у них с товарищем рассинхронизация действий во время строительных работ по возведению дачи генералу. И все-таки Дёмин не понимал, как можно лопатой случайно лишить человека трех пальцев на руке. С ногой если бы такое случилось, Саня бы еще понял как-то логичнее выглядит, технически не так фантастично и умозрительно не таким уж нелепым представляется. Видимо, старик хранил какой-то секрет, и Дёмин лишними расспросами его не напрягал, потому что заметил, как тот меняется в лице и начинает заметно нервничать, если затронуть данную тему.
После службы Иваныч женился на приличной девушке, с которой познакомился в городе, когда ходил в увольнение. Родили дочку и все у них было хорошо, пока супруга не слегка от рака. Сгорела за четыре месяца, оставив мужу добрую память и пятилетнюю Ксюху. Растил он ее совершенно один, как и Машку в свое время, потому что сильно любил покойную жену и никого близко не подпускал, хотя желающие были. Не получалось у него начать новую жизнь с другой женщиной. Правильнее сказать, он и не пытался. Какой бы старенький домик не стоял посреди восьми соток сада и огорода, все же был вполне себе аккуратный и вполне себе пригодный для постоянного жилья. Инвалидская пенсия в довесок к частному извозу и вовсе добавляла хозяину завидного статуса в глазах хитрожопых бабенок, ищущих, где бы закинуть свой ржавый якорь под занавес неудавшейся по фантастическому сценарию жизни и захомутать очередного бедолагу, с которого есть чего поиметь. Другой контингент к нему почему-то не подкатывал, да он всей этой ненужной ему романтикой и не загонялся, так что попытки профур оказывались тщетными.
В общем, Иваныч Ксюху кормил, одевал, возил в школу на зеленой Копейке5, которую еще в перестроечные времена отстоял в очереди по инвалидности, и все в таком роде. Ксюха папу любила и до шестнадцати лет была совершенно обычной девчонкой, не создающей никаких проблем. Училась хоть и не на одни пятерки, но твердые тройки и четверки приносила домой почти каждый день. Все время ей чего-то не хватало: то от невнимательности сделает опечатку там, где прекрасно знает как правильно писать; то от волнения забудет слова у доски, хотя видно, что предмет учила и знает его хорошо. Как-то неполноценно у нее все получалось.