И что?
Он Бурюшке велел: ты реку испортил, остолоп, ты и поправляй! Пошел поправил отца не ослушаешься. Другой брат наш, Туча, ему подсобил: он может гору любую рукою взять за верхушку да и перебросить куда захочет. Младший наш, Хмарушка, как вдарит правым кулачищем по скале вода пойдет. Вдарит левым огонь заблистает. Стрый наш, Крушигор, такую забаву имеет: подбросит камень, да так высоко, что тот, покуда летит, подрастет, потом упадет враз на том месте озеро сделается
Горыня помолчала, вздохнула.
А вуюшку нашего, Грознобоя, мы вовсе в цепях железных держим в пещере глубокой, уж больно он того как раззадорится, так удержу не знает. Коли вырвется, то пойдет все подряд крушить от дурного ума. Нам и бабка заповедала его не выпускать, кроме разве какой войны. Говорят, у бабки нашей Камены девять голов, но я ее не видела никогда, меня к ней не пускают говорят, молода больно.
Сколько ж тебе лет? с жалостью, будто перед нею была бедная сиротка, спросила княгиня.
Горыня хотела ответить, но задумалась.
Помню, как Дивьян, вуйный брат матушки нашей, жену хоронил, стала припоминать она. Так уж он горевал, шапкой ей на могилу землю носил сделались горы Кавкасинские, а потом сел над тою ямой да стал слезы точить, пока не сделалось море Это помню. После помню, как по тому морю Кий князь в греки ездил к цесарю в гости тогда мне уж лет триста было. А князь Кий давно ли помер?
Да лет триста тому, невозмутимо ответил Олег, будто каждый день разговаривал с теми, кто видел древнего князя из преданий.
Стало быть, мне лет шесть сотен будет.
Олег прикрыл рот рукой, пряча усмешку. Его очень забавляла эта беседа, а верить ли во все рассказанное, он пока не пытался решить.
Ты, видать, проголодалась, от гор Угорских-то путь неблизкий.
И не говори, господин! Гостья доверительно улыбнулась.
Вели на стол подавать, Олег кивнул тиуну. Да и нам тоже время.
Боязливо оглядываясь, челядинки проводили гостью в девичью избу, где она могла умыться; там она оставила плащ и кольчугу, а порты и короткую мужскую рубаху сменила на женское варяжское платье, выкрашенное в цвет коры молоденькой осины и отделанное узкой полоской синего шелка. Взамен шлема она надела красное шелковое очелье с парой серебряных узорных подвесок моравской работы такому и боярские дочери могли позавидовать. Когда она в этом обновленном виде явилась в гридницу, на нее там воззрились с не меньшим удивлением: теперь это была несомненно дева, но какая! Ростом мало не со столб! Женское платье и убор даже подчеркивали необычность ее, принадлежность к другой породе носы челядинок приходились к ее локтю. Сигдир, один из телохранителей Олега, подошел поближе на два шага и осторожно примерился: Горыня оказалась выше на голову с лишним. А ведь к Олегу в бережатые отбирали самых здоровенных, каких могли найти!
Да неужели ты и правда вся такая? почти в отчаянии воскликнул он.
Сигдир был родом из-за моря, но в Киеве жил уже лет десять и по-славянски говорил свободно. Северный язык, которым в Олеговой дружине пользовались так же часто, великаньей деве явно был непонятен.
Может, там у нее не ноги, а ходули? поддел кто-то из гридей.
Попробуй, проверь, почти дружелюбно предложила Горыня.
А я проверю! вперед вышел Неженец киевский уроженец, здоровяк из числа тех, кого набрали в дружину недавно, чтобы возместить большие потери заморского похода.
Не тратя больше слов, Неженец бросился к ней, пытаясь подхватить под колени и опрокинуть. Но дева оказалась быстрее Неженец сам оказался на полу и покатился по дубовым плахам под дружный хохот.
Ну что настоящие у нее ноги? спрашивали его со всех сторон. Пощупал?
Ноги не понял, сидя на полу, Неженец почесал в затылке. А руки того настоящие.
Брюнхильд тоже смеялась, глядя от хозяйского края стола. Но ее удивление было не совсем то, что у прочих. Она примечала, что гостья посматривает на нее так же часто, как на самого Олега, если не чаще. Был бы волот мужчиной, то дивиться было бы нечему. Однако
За столом Горыню посадили за стол для гостей по левую руку от князя, но на самое к нему близкое место, чтобы можно было продолжать беседу. Поначалу Олег новых вопросов не задавал, а больше наблюдал. На верхних концах стола подавали лучшую еду жареных гусей и оленину, похлебку из говядины, полбы и грибов, соленую белужину.